Себастьян посмотрел на меня:

– Вы пойдете с нами?

– Наверное, нет, – ответила я, смотря на часы. – Мы обещали маме, что вернемся…

– Ладно… – Себастьян прервал меня. – Шарлотта, почему бы тебе не побежать и не занять столик?

– Конечно. Пока, Нина.

Я послала ей воздушный поцелуй, и она убежала.

Повернувшись ко мне, Себастьян сказал спокойным тоном:

– Эй, мне надо заглянуть к вам и забрать книгу, которую мне обещал Малк. Не хочешь выпить на следующей неделе? Четверг?

– Ох, – сказала я, смотря, как Цинния сверкала глазами с Малка на нас. – Ну…

Я позволила себе разок взглянуть на него, на его золотые волосы, на высокие скулы, блестящие на солнце, на добрые глаза цвета сливочной помадки и на большеватый нос, который делал его более простым, смягчая совершенство лица, придавая небольшой оттенок глупости.

Я вспомнила, как увидела его в первый раз, во второй день учебы в колледже. Я уже успела опоздать на первую лекцию. В бессильной панике я смотрела на карту на пробковой доске объявлений в переднем дворе, пытаясь понять, где проходит мой семинар по викторианской литературе, нервно грызя ноготь на большом пальце.

Он просто возник рядом со мной и сказал: «Привет! Ты в моей группе по субконтинентальной Индии, да? Ты Нина? Все в порядке?»

Я повернулась и посмотрела на него и просто залипла, потому что он был – ах, он был так прекрасен. И такой милый. Я не знаю, почему Себастьян подошел ко мне, почему он меня полюбил. Я знаю одно – мне повезло.

Когда теперь мы смотрели друг на друга – мы оба, посреди солнечного света и цветения весны, в неожиданном единении, окруженные семьей, – это не казалось странным, быть с ним, и не казалось опасным, экзотическим или отголоском прошлого, это было совершенно естественно, как и всегда. В тот момент я поймала себя на мысли, что я скучаю по нему: скучаю по всему, что с ним связано.

– Ты все время сходишь с темы, когда я говорю об этом. У меня такое чувство, что тебе больше хочется провести еще один вечер с мамой и Малком, – сказал он, полушутя-полусерьезно. – Смотри, я хочу сказать, что это нормально, если ты не хочешь. Я просто по тебе скучаю, Нинс.

Я сказала, задыхаясь:

– Не скучай, Себастьян.

– И все равно скучаю. – Он сказал это легко, и он улыбался, но в его глазах был страх, как у маленького мальчика. – Я… я помню, как ты однажды сказала, что лучше лишай, чем пойти со мной выпить.

– Я такого не говорила.

– Говорила, и потом ты разбила телевизор.

– Не было такого. Ты пригласил на ужин десять человек, а у меня на следующий день был экзамен. Я запустила стулом в телевизор, потому что ты увиливал. Это разные вещи.

Все было в порядке, если я знала правила. Что мы делали это в шутку, смеялись, ха-ха, были такими взрослыми. Я могла это делать. Но когда он иногда смотрел на меня и наши глаза встречались, это было пугающе – как смотреть в зеркало на свой самый глубокий страх, – и я не могла (и сейчас не могу) выдержать мысли об этом, о том, как хорошо он меня знает и как мы все еще понимаем друг друга, потому что финал был таким ужасным, полным злости, уныния и ненависти.

Это была моя вина. Мне всегда было нужно что-то, о чем подумать, к чему придраться, и наш неорганизованный брак, муж, которого никогда нет дома, который флиртует и выпивает со всеми подряд, который не смог помочь мне так, как я впоследствии того хотела бы, – все это, кажется, было моим любимым занятием. Я настолько освоила его, что получила бы пять на экзамене.

– Ты хочешь, чтобы я тебя ненавидел! – кричал он на меня однажды, когда он забыл про мой день рождения и я весь день пролежала в постели. – Ты, мать твою, пытаешься заставить меня тебя ненавидеть, а я не буду.