Мне повезло, дневалил Петька.

– Где остальной народ?

– На участке. Я пораньше ушел, ужин сготовить.

– Допоздна работаете, – было шесть вечера. Впрочем, дни теперь длинные.

– Пока погода стоит, – Петька высыпал в котел над костром пачку риса «Анкл Бен». Судя по мусору, питались они именно полуфабрикатами.

– Ну, и как тебе здесь?

– Да ничего, – неопределенно ответил Петька.

– Что, тяжела наука на практике?

– Нет, сносно, – но энтузиазма я не расслышал.

– Какие-нибудь проблемы?

Он длинной поварешкой размешивал рис, а сам, похоже, решал, говорить, или нет.

– Ерунда, – наконец, ответил он. – Совершенная ерунда, просто устал немножко.

Вот, еще один утомленный. Это у нас семейственное.

– Может быть, ну ее, практику? – вдруг предложил я. Предложил всерьез. Захотелось и самому уехать, и Петьку увезти. И остальных тоже.

Петька мгновение колебался, потом рассмеялся:

– Скажете тоже. И я хорош. Все идет нормально, работа интересная, тема неизбитая. Несколько печатных работ гарантировано, задел для диссертации.

– Твоей?

– Каждому своей. Мне – кандидатскую, Камиллу Леонидовичу – докторскую.

– Уже пишите?

– Напишем. Сейчас с этим проще. К окончанию университета и защичусь… – Петька начал разглагольствовать и строить планы. На него это непохоже, обычно он предпочитает делать, а не болтать.

– Ты, может быть, черкнешь пару строк домой? – предложил я ему. Петька осекся, как-то испуганно посмотрел на меня:

– Вы что-то сказали?

– Письмо, говорю, напишешь? Мать, небось, волнуется.

– Что волноваться, не на войне. Сейчас напишу, – он снял котел с огня: прикрыл крышкой. – Бумагу только возьму.

Он сбегал в палатку, вернулся с толстой тетрадью.

– Это мой дневник.

– Научных наблюдений?

– Нет, вообще… – он начал быстро писать. Я поглядывал по сторонам.

– Э, да вы работаете рядом, да? – мне показалось, что я расслышал голос докторанта.

– Совсем рядом. Шагов двести, просто за деревьями не видно, – не отрываясь от бумаги, ответил Петька.

Не видно, значит, так тому и быть. Обходить деревья ради праздного любопытства не хотелось. К тому же и Петька докончил письмо, свернул солдатским треугольником, где и выучился, и протянул мне:

– Вам пора, наверное.

Стало ясно, что меня выпроваживают. Почему, зачем, допытываться я не стал. По дороге назад думал, но ничего толкового на ум не приходило. Разве что особенно интересное нашли и держат в тайне. Черноземные алмазы или золотую жилу. Золото партии. За деревьями.

Вечером, у дяди Ивана, меня спросили, как мне показался Петька, его практика, житье-бытье. Я отвечал честно – вид здоровый, щеки румяные, место красивое, практика идет хорошо, научные статьи готовит. Притомился чуть. Места моим смутным чувствам в разговоре не было. Что сказать? Не нравится мне что-то? А что именно? Я попытался определить, что и оказалось – пустое. Мое личное отношение к данному ландшафту. Вкусовщина.

Спал я и эту, и последующие ночи крепким сном честного трудящегося. Если что и снилось, то поутру забывалось сразу и начисто. Тонны, километры и барыши вытеснили туманные предчувствия.

Тем не менее, на десятое июля я никаких иных дел, кроме эвакуации Петькиной практики, не планировал. Маленько передохну.

Сушь стояла большая, не даст Бог в ближайшее время дождичка, великой будет. Крестьяне тревожно смотрели на небо, на поля, да и мне радоваться нечему. Воздух возить, как не уродится ничего? Правда вечером обещали – идет! Циклон из Атлантики! А сегодня должен быть крестный ход.

Дождя!

Такими вот мыслями я отвлекал себя всю дорогу. Это я позже понял, что отвлекал, тогда казалось – реальные заботы реального работяги.