– Черепушка твоя в окне торчит, – раздался над ухом низкий голос Никиты. – Ты ведь не хочешь, чтобы малышня тебя нашла.

Я только осторожно кивнула. Поверить не могу, что решила, будто Никите не все равно.

– Ты слушал меня вообще?

– Да, кажется, ты говорила что-то о маме.

– Мм, – разочарованно промычала я.

Тогда Никита внезапно погладил меня по голове. Я слышала, как часто застучало его сердце. Яровой проговорил мне в волосы:

– Не бойся, все будет хорошо.

Я подняла голову и посмотрела в его глаза. Такие серые, как небо перед грозой.

– Они тебя не найдут, – Никита широко улыбнулся.

Да, Яровой никогда не умел нормально успокаивать, но мне все равно почему-то становилось от его сарказма легче. Тогда мне захотелось снова прижаться к нему крепко-крепко… Как раньше.

Скорее всего, в эту минуту Никита думал о том же самом, потому как не торопился убрать руку с моих волос.

Не отлипая от Никиты, я снова взглянула в окно. В ту минуту показалось, что за ним – заброшенный дремучий лес, в котором полно зелени. И мы совершенно одни на тысячи километров. Сидим в деревянной избушке, в которой пахнет дровами и утренним туманом.

– Ты не видел Степана Ивановича? – спросила я.

– Почему ты о нем вспомнила? – удивился Никита.

Степан Иванович – наш пожилой сосед с первого этажа. Одинокий и неразговорчивый. Мы ничего не знали о нем, кроме того, что он здорово играет на аккордеоне. Раньше, когда к нему на лето приезжали внуки, Степан Иванович распахивал окна и играл мелодии из старых фильмов, которые появляются в моей голове, когда я счастлива.

– Обычно Степан Иванович начинал играть первого июня. Год за годом. Открывал окна на кухне и играл. Мы с Иркой даже на улицу выползали в первый день каникул пораньше и танцевали под его окнами. Неужели ты не помнишь? Вам, мальчикам, все равно, а нам эта музыка так нравилась… Дурачились, а он улыбался и играл для нас. Его музыка ассоциировалась у меня со светлым будущим. Впереди каникулы, целых три месяца лета и свободы. Но внуки его выросли и больше, кажется, так часто не приезжают. Да и я теперь стесняюсь танцевать во дворе… – Я немного помолчала. – Где же Степан Иванович? С ним все в порядке? Он жив вообще? Надо к нему зайти в гости. А если он не откроет окна и не будет играть?

Никита прижал меня к себе чуть крепче.

– Да все в порядке с твоим Степаном Ивановичем, – успокоил меня он. – Недавно его в магазине встретил.

– Надеюсь, что все хорошо.

Почему-то я так расстроилась. Не меньше, чем из-за мамы и Катерины. Будто внезапно осознала, что в этом году без музыки пожилого соседа вдруг не начнется лето. И свобода, и все светлое впереди…

– Я отмазала тебя от лагеря, – вспомнила я утренний разговор с директрисой.

– Спасибо, – кивнул Никита.

– Но Лидия Андреевна расстроилась.

Никита только снова кивнул.

– Я сказала, что ты не сможешь поехать по семейным обстоятельствам. Дома проблемы.

– Что ж, возможно, ты недалека от истины, – опять улыбнулся Никита. Но на сей раз улыбка у него получилась какой-то вымученной.

Хотелось, чтобы он рассказал мне все, что творится у него на душе. Не зря же он проводит время в этом заброшенном домике. Но Никита молчал и ничего не говорил.

– Счастье все равно придет, – зачем-то припомнила я фразу, брошенную Катериной.

Тут до нас донеслись голоса:

– Ве-ра!

– Вер!

– Тебя ищут, – произнес хриплым голосом Никита.

Я отпрянула от Ярового и быстро поднялась на ноги. Нужно выбираться. Почему-то мне не хотелось, чтобы ребятня рассекретила это место.

– Желаю хорошо отдохнуть в лагере, Верона, – сказал мне напоследок Никита.

– И тебе не скучать, – вздохнула я, выбираясь на первый этаж.