Когда-то она играла с ним в догонялки в здешних садах, со смехом уворачиваясь от протянутых к ней рук. Она ходила с ним на охоту; они вместе пели песни и танцевали. С ним она училась восхитительному искусству флирта, зная, что в безопасности и он не причинит ей зла. Он дарил ей радость в детстве, и о нем она мечтала, когда ее тело обрело женственные формы. Все это осталось в прошлом, но влечение и воспоминания остались. Ей хотелось бы возродить их, чтобы перекинуть мост через пропасть настоящего, но ради них обоих она не могла так поступить. Никогда ей больше не флиртовать с ним, потому что в этом случае каждое слово будет сказано всерьез, в то время как любезности с другими – лишь показные пустяки.

Воодушевленный и жаждущий завоевать Тулузу, Людовик покинул Пуатье на следующее утро со своими французскими рыцарями и теми вассалами Алиеноры, которые откликнулись на его призыв. К другим были отправлены гонцы с приказом встретить короля в пути. С короной Аквитании на челе Алиенора обняла мужа и, когда он сел на коня, передала ему свой щит.

– Да пребудет с тобой Господь, – сказала она. Краем глаза она заметила, что Жоффруа несет знамя Людовика с французскими лилиями, а рядом с ним развевается аквитанский орел. Он смотрел прямо перед собой, упрямо выпятив подбородок. – Да пребудет Он со всеми вами, – добавила она.

– Я вернусь к тебе и принесу в дар Тулузу, если это будет угодно Господу, – ответил Людовик.

Алиенора отступила и села в огромное кресло своего отца, которое вынесли из зала и установили на возвышении, под шелковым балдахином. Взяв у своего сокольничего кожаную перчатку, она усадила Ла Рейну на правое запястье. В левой руке она держала украшенный драгоценными камнями жезл с фигуркой голубки. Герцогиня Аквитанская, правительница государства, провожала в путь кавалькаду всадников, смелых, дерзких, в сверкающих доспехах. Людовик был в своей стихии, и Алиенора подумала, что никогда еще он не выглядел таким красивым и уверенным, как сейчас. Ее сердце разрывалось от гордости и за него, и за человека, который поклонился ей с седла, прежде чем выступить первым, держа в руках знамена.

Людовик вернулся в Пуатье после военной кампании почти с тем же блеском, с каким его оставил: под развевающимися знаменами, со сверкающей на солнце сбруей и новостью о том, что он заключил перемирие с Альфонсом Иорданом, владыкой Тулузы, согласно которому последний сохранил город в обмен на клятву верности французской короне. Попытки Людовика взять город штурмом провалились, не удалась и осада. Ему удалось добиться лишь клятвы верности и перемирия.

– Мне не хватило людей, – сказал он Алиеноре в их покоях, когда слуга опустился на колени, чтобы снять с него обувь и вымыть ноги. – У меня не было ни достаточного войска, ни снаряжения.

– Виноват Тибо Шампанский, – откликнулся Рауль де Вермандуа, который находился неподалеку как советник и старший член семьи. – Уже дважды он отказывал вам в услугах. Будь с нами его люди, мы взяли бы Тулузу, не сомневаюсь. – Он отпил вина из кубка, который протянула ему Петронилла.

Алиенора перевела взгляд с де Вермандуа на Людовика.

– Тибо Шампанский отказался повиноваться?

Ожидалось, что он присоединится к Людовику под Тулузой, но, очевидно, этого не произошло.

Людовик скривил губы.

– Он прислал гонца с сообщением, что не придет, потому что война с Тулузой выходит за рамки его обязательств передо мной, к тому же с графом Тулузским он не ссорился.

Алиенора отстранила слугу и сама занялась мытьем ног супруга, чтобы слушать, склонив голову, и меньше участвовать в беседе. Тибо Шампанский, похоже, решил идти своим путем. Он подорвал авторитет Людовика и укрепил свой собственный, а поскольку граф был богат, влиятелен и в его жилах текла королевская кровь, он был опасен. Отчасти по его вине Тулуза осталась непокоренной. Дело кончилось лишь перемирием и клятвой, которая, по сути, ничего не значила.