Сердце девушки упало в низ живота… По силе воздействия, так с ней бывало только во время занятия любовью с Димой, но с противоположным эффектом. Сейчас ощущение было, как будто ее сбросили с горы в пропасть, и она летит, летит и все никак не достигнет дна бездны. Если во время любви ее, после падения, резко подбрасывало вверх к облакам, то сейчас она падала в пропасть с нарастающим ужасом неминуемой гибели. Первая мысль была:

– Кто это? Может воры? Может Нинка по простоте душевной кому-то взболтнула, что мать уезжает? – и сердце Лиды объял трепет страха. Она посмотрела на лежащего рядом Диму. Он спал.

В комнате зажегся свет. На пороге стояла мать Нины – Хима Георгиевна. Дима проснулся, удивленно глядя на незнакомую женщину, а та, оценив обстановку, сказала:

– Досыпайте до утра. Я лягу в комнате Нины. —

И, погасив свет, закрыла дверь спальни.

В квартире воцарилась тишина и утомленные любовники вновь быстро заснули. На рассвете их разбудил стук в окно и голос матери:

– Хима, моя проститутка у тебя?! Лидка, б… дь, вернешься – ноги тебе выдерну!

Она что-то еще кричала под окнами, пока, разбуженная Хима, накинув на себя поверх халата пальто, не вышла на улицу к разбушевавшейся Ксении. Затем все стихло, Хима вернулась и вновь улеглась спать, а Дима с Лидой, одевшись, выскользнули из квартиры, тихо закрыв за собой дверь.

Они шли молча по пустынной улице. Стал накрапывать осенний холодный дождь. Серый, унылый рассвет. Каждый думал о своем, но с этого раннего утра между Димой и Лидой словно пробежала черная кошка, и в ушах парня долго звучали слова матери Лиды. Они били словно хлыст, обжигали его душу, как крутой кипяток. Так началось его охлаждение к девушке, он впервые почувствовал, что в нем что-то умерло. Быстро простившись и даже не поцеловав на прощание, он заскочил в трамвай, а Лида, словно побитая, побрела домой, забыв раскрыть над собой зонтик, позволяя дождю намочить ее белый пыльник.

Дома Лида, не раздеваясь легла на топчан, накрывшись с головой одеялом. В нетопленной комнате было холодно и сыро. Мать и сестра ушли на работу, брат в ремесленное училище. Промерзшая до костей на холодном осеннем ветру, в промокшем насквозь пыльнике, Лида никак не могла согреться, даже обложившись подушками, набитыми перьями от домашних кур. А встать и растопить печь не было сил.

– Завтра на работу. Уткнусь в оборотки с их бесконечными столбцами из цифр и на время забудусь. – Впервые Лиде захотелось выйти на работу в свой выходной. Она не заметила, как заснула, наконец, согревшись под толстой периной.

К вечеру пришла с работы мать, затопила печь, поставила на плиту чайник. Затем пришли сестра и брат. Борьке уже пятнадцатый год пошел, но он все на правах младшенького любимца матери. Евгений Петрович по-прежнему похаживает к Ксении. В семье он уже стал своим, да и подросшие дети привыкли к нему, а за Бориса он взялся всерьез. Поклялся его матери, что сделает из парня классного специалиста по ремонту бытовых холодильников, которые уже появились в домах горожан, особенно москвичей. Училище сотрудничает с саратовским СЭПО и специализируется на холодильниках «Саратов». Евгений Петрович, как и положено его еврейской натуре, человек обстоятельный и капитальный, что касается обучения. Борька из шалопая «в жопе шило» остепенился и стал, наконец, учиться делу. Как мать, Ксения была благодарна любовнику, что тот взял его под свое крыло, в отличии от родного отца, которому дела нет до старших детей, в его новой семье уже подрастают сыновья-погодки.

Валентина помогла матери собрать на стол нехитрый ужин. Когда все было готово: на столе из кастрюли шел пар от отварной картошки, на тарелке лежала порезанная чайная колбаса, недорогая, но очень вкусная, в плетенке – толстые ломти хлеба под вышитой Валей салфеткой. Отдельно стоял синий эмалированный чайник с крутым кипятком, рядом фаянсовый со свежей заваркой черного байхового чая. Мать любила крепкий, для этого ставила заварной чайник на маленький огонек газовой конфорки и томила отвар. Газ в их барак провели перед самой войной, до этого были керосинки и примусы, что часто приводило к пожарам. Подводка газа в жилые дома Москвы встречалась как манна небесная. В домах покрепче, с водопроводом немногим счастливцам устанавливали ванны с газовой горелкой – это, вообще, был предел мечтаний москвича! Остальные в свой единственный выходной – воскресенье отстаивали очереди в баню. Очереди, очереди, повсюду очереди: в ясли-сад, на получение жилья, даже зайти в переполненный общественный транспорт: автобус или трамвай, надо было отстоять очередь и часто, буквально перед носом, захлопывались двери, а водитель, прежде чем тронуться с места бурчал под нос: