– Я не хотел упоминать свою прежнюю жизнь. Не хочу, чтобы меня что-то связывало с ней. Только по этой причине не желал бы, чтобы кто-то мог это сделать за меня. Но уж коли проговорился, знай, что родился я в Уртюшке Кусинского района. Это недалеко от Златоуста. В город уехал в восемнадцать лет. Там и остался, выучившись, работать. За два дня до встречи с тобой я ездил в посёлок, а затем и в город. Видел мать…, – он потёр глаза, – немногое изменилось. Она лишь постарела сильно. И боюсь, что я к тому оказался значительно сопричастен. Однако «таким» я не смог бы там остаться. Вот, пожалуй, и всё на этом. И дай слово, что услышанное тобой останется между нами.

Я дал слово. И только теперь его нарушил, но читатель вскоре поймёт почему.

***

Со дня нашего знакомства минул месяц. И вот, в один из дней, табу молчания моего друга пало. Это случилось в вечер пятницы.

Я сидел в библиотеке, отстукивая по клавиатуре очередной лист черновика своего нового романа. В нём уже поселилась личность, похожая на Мишу. Так велика оказалась сила воздействия его на меня.

Время от времени, я поглядывал на настенные часы, обеспокоенный задержкой товарища. В это время он обычно всегда возвращался. А как бы я ни старался, всё не мог выкинуть из головы тот инцидент с бандитами у закусочной. Я до сих пор оглядывался в темноте, ожидая удара в спину. Поэтому беспокойство за друга тут же приобрело мрачные очертания разыгравшейся фантазии. Где поножовщина шла по цене одной сигареты.

Наконец, ближе к девяти вечера раздался звонок у двери. Я сорвался с места и бросился ко входу. Это оказался он.

– Чёрт побери, где ты пропадал?!

Михаил молча прошёл мимо меня и направился в освещённый зал библиотеки. Я хотел что-то сказать ему вдогонку, но, обескураженный его поведением, просто последовал за ним.

В светлом помещении я лучше рассмотрел Мишу, и беспокойство моё только усилилось. Нет, он был цел и невредим. Только вот привычная уверенность и блеск глаз слетели с него как листва под ветром ноября. Заметно бледным, ссутулившись как знак вопроса, он сел к стене и повесил голову на грудь.

– С тобой всё в порядке? – я положил ему руку на плечо.

– Не совсем, Лёш. Не согреешь чаю?

– Конечно, – я поставил чайник и набил ситечко его любимым Шен Пуэр.

Когда я вернулся с подносом, Миша уже перебрался за стол и сидел там, подпирая ладонями голову. Я оставил ему чай и ушёл к стеллажам расставлять книги, ожидая пока мой друг придёт в себя в знакомой обстановке. Спустя двадцать минут я вернулся.

Кружка была пуста, а Михаил гонял пальцем по столешнице пачку Мальборо.

– Не знал, что ты куришь, – удивился я.

– Когда-то я выкуривал по две таких пачки за день. И ещё несколько часов назад считал, что навсегда забыл, как это делается.

– Может, ты расскажешь, что всё-таки случилось?

– Ты не возражаешь, если я закурю?

– Ну, кури, что с тобой поделать! Сегодня пятница. За выходные выветрится.

– Хорошо, – он чиркнул спичкой и на конце сигареты расцвели красные угольки. Сизый дым клубящимися вензелями потянулся к потолку и растянулся под ним едва заметным маревом. – Я хочу тебе рассказать о себе.

От неожиданности я растерялся.

– Закончи свои дела. Это будет долгая история.

Я наспех завершил работу компьютера. Занёс сведения о книгах в журнал. Заварил себе тот же чай и вскоре расположился с ним напротив Миши. За окном чернела пустота позднего ноябрьского вечера. Старая липа стучала обнажённой ветвью по стеклу, и скребла по нему словно костлявая рука бедного мытаря, забытого всеми в непогоду. Внутри же было хорошо и тепло.

– Я готов, – сигнализировал я другу, прихлебывая чай.