– Какую охрану? – удивился мой товарищ.

– Какую-какую… Да ту самую! Которая должна князя охранять!

– А зачем? От кого охранять-то?

– А ты считаешь, что не от кого? Ну-ну… – глянул искоса на удивлённого моими словами Михаила и ускорил шаг. – Ладно, пошли быстрее, у меня сегодня дел ещё мно-ого.

– Погоди, я спросить хотел. Ты что, великого князя не узнал? Ну, там, в кабине? – задумался на мгновение над моими последними словами Лебедев и всё-таки решил продолжить разговор.

– А как бы я его узнал? – попытался отговориться. – Я же в самом хвосте сидел, в отличие от тебя. Ты же мне весь свет своим широким задом загораживал. А потом пока развернулись, пока глаза к свету привыкли…

– А-а, понятно тогда. А я уж подумал… – и замолчал, спохватился.

А мне интересно стало, что же такое он мог про меня подумать. Какие ещё тараканы в его голове бегают? Спросил, не постеснялся. Ответу несколько удивился.

– Да обо всём этом! – решительно махнул рукой мой товарищ. – Как можно великого князя не узнать? Ну ладно, глаза к свету не привыкли, а потом-то? Я же видел, что в тебе никакого почтения к нему нет. Словно не понимаешь ты, кто перед тобой стоит. А так не бывает, не видел я ещё такого непочтительного отношения к… К великому князю, в этом случае. Словно не от мира сего ты. Или ты из этих? Из социалистов? Ответь. И главное. Знаю, что русский, что нашего роду-племени, а иногда как скажешь что-то этакое, так прямо оторопь и берёт. Не может русский человек такое говорить и так себя вести. Опять же в церковь ты не ходишь, не крестишься никогда, значит, и в Бога не веруешь. Скажи, как такое может быть? И ещё много всякого в тебе, непонятного для меня. Это другим оно всё незаметно, а я-то сколько времени с тобой рядом нахожусь…

– О, как! – А ведь придётся что-то отвечать. Вот до чего демократия в наших рядах довести может. И ведь я сам настоял на подобных отношениях, на приятельских. Хорошо хоть ума хватило сразу предупредить товарища, что подобные отношения только наедине возможны, когда вокруг посторонних глаз нет. Он вроде бы и сам в подобных вещах соображает неплохо, сообразил бы, никуда не делся, но тут уж я перестраховался и предупредил. Как знал. А вот теперь изволь выкручиваться. Только как? Ладно, попробую, переведу стрелки. – Эх, Миша, Миша. У каждого из нас свои секреты. И у тебя они есть. Я же не спрашиваю, каким образом ты такой умный в солдаты попал? Из тебя же образование так наружу и лезет, сколько бы ты простым крестьянином ни прикидывался. А я… Я тебе рассказывал, что после аварии разбился и частично память потерял? Рассказывал. Ты просто забыл. Поэтому просто имей в виду, что многих вещей я не то что не знаю, а просто не помню.

– Частично же? А тут… Это как вот такое может быть? И великого князя не помнишь?

– И его. Да почти никого не помню. Поэтому и стараюсь с людьми поменьше знакомиться, чтобы впросак не попасть.

– А знания? Почему знания из твоей головы никуда не пропали?

– Спроси что-нибудь полегче. Доктор в госпитале сказал, что голова предмет мало изученный, и что в ней происходит – никому доподлинно неизвестно. Кстати, потому и в церковь не хожу, хотя крест всегда ношу. Потому что ни одной молитвы не помню. Что я там делать буду? Своим незнанием к себе внимание привлекать? Так мне его и так достаточно, чужого внимания-то…

– А…

– Миша, хватит, – оборвал его на полуслове. – Ты уж определись, со мной дальше идёшь или без меня. И, кстати, о себе-то ты мне ничего так и не рассказал.

– А что мне о себе рассказывать, – отвернулся и как-то сразу сдулся мой спутник. – Батя собрался насильно оженить, вот я и удрал.