– О! – произнес я.

Тут он, казалось, потерял ко мне всякий интерес, повернулся и направился к своему гнезду. Я подождал, чтобы посмотреть, как он заставляет дверь сдвигаться в сторону.

Меня это озадачило с тех пор, как я впервые увидел его, проделывающим этот фокус. Это была серия ударов по стенке гнезда. Он выстукивал их в быстром и четком ритме.

Я предполагал, что серия ударов является своего рода заклинанием для того, чтобы дверь открылась, но все происходило для меня слишком быстро, чтобы запомнить последовательность.

Пурпурный вошел внутрь, дверь закрылась, и он исчез.

Я угнетенно поспешил обратно в лагерь, точнее в то, что еще осталось от лагеря.

Жители покидали свои самодельные домики, готовясь спасаться бегством. Мужчины поспешно паковали походные ранцы, женщины сзывали малышей. В толпе возбужденно сновали дети и собаки, поднимая пыль, сшибая цыплят и жуков-мусорщиков.

Охваченные паникой семьи уже двинулись по террасе, по склонам, вниз, в стороны, куда угодно, лишь бы подальше от Пурпурного, ненормального волшебника, который принес с собой столько несчастий. Мои собственные жены стояли и нервничали поджидая меня. Первая и вторая пытались успокоить третью, которая едва владела собой.

– Он хотел говорить со мной! Он хотел говорить со мной!

– Это не твоя вина, – сказал я ей. – Я не стану тебя наказывать за это прегрешение. Ты правильно сделала, что убежала.

Мои слова оказали немедленный успокаивающий эффект на испуганную женщину, быстрее чем все уговоры и поглаживания двух других жен, еще раз доказав, что только мужчина может справиться с необычной ситуацией.

– Поднимайте тюки, – приказал я. – Пора отправляться.

– Уже идти? – переспросила одна из них. – Но мы ведь только пришли.

– Нам нужно снова уходить, – заявил я. – Прежде чем это место будет проклято. Скотские манеры безумного волшебника заслонили от тебя подлинную опасность. Шуга последует за Пурпурным сюда. А теперь поднимайте тюки, или я побью вас троих.

Жены выполнили все, что было им приказано, но не без слабого ропота. Даже когда я решился снять с их путы, чтобы ускорить движение, они продолжали слабо ворчать – и не без причин. Пурпурный легко и бездумно перечеркнул все наши усилия всего лишь несколькими мгновениями полета.

За какой-то час лагерь опустел. Когда мы спускались с холма, мне показалось, что я вижу Пурпурного, бродящего как неприкаянная душа среди брошенных навесов.

Мы оказались единственной семьей, вернувшейся в деревню. Куда убежали остальные, я не знал. Вероятно, южнее, за пределы района. Должно быть они потеряли всякое желание поглядеть на дуэль, даже на расстоянии. Теперь они старались просто спасти свою шкуру.

В блекнувшем дневном свете мы осторожно приближались к деревне. Голубое Солнце исчезло за краем мира, осталась лишь округлая выпуклость красного. От его света как бы наполнялся огнем туман, поднимавшийся от дальних болот. Словно вся западная сторона мира воспламенилась. Я чуть ли не ощущал запах горелого в воздухе, запах несчастья в вечернем свете. Я оставил жен возле гнезда – гнезда, к которому, как я думал, мы больше не вернемся – и направился к гнезду Шуги. Я нес с собой сверток с едой для него – пожалуй что последней его едой. Идя по деревне я мог видеть многочисленные следы его заклинаний. Некоторые из наших величественных домашних деревьев тут и там лежали на боку, точно вырванные из земли громадной силой. Другие, казалось, высохли и умерли прямо на месте. Повсюду на земле валялись гнезда с расколотыми стенками. Исчезли животные-мусорщики, не слышно было ночных птиц. Деревня была пуста, если не считать конечно меня, моих жен и, естественно, Шуги. Деревня вымерла.