Кто-то толчком распахнул входную дверь, и порыв ветра внес внутрь добрую порцию дождя, сразу понизив температуру в помещении градусов на десять. Или мне просто так показалось. Кэтлин что-то увидела за моей спиной и захихикала.

– Бариста[4] там с кем-то разговаривает и указывает на вас, – сообщила она. – Думаю, это имеет какое-то отношение к слову «венти».

Я нахмурился и с отвращением замотал головой, буркнув:

– Бариста…

Кэтлин захихикала еще громче. И сделала гримаску – надула губки.

– Какой вы все-таки ворчун! – заявила она.

– Да это просто полное идиотство! – заметил я.

Тут она уже вовсю расхохоталась. А я продолжал свои тирады.

– Все эти модные ресторанчики, они ужасно претенциозные! Только вчера я видел парня, который чуть не помер, отведав какого-то экзотического японского кушанья. А здесь, – я махнул рукой в сторону кофеварочного аппарата, – надо выучить целый новый траханый язык, чтобы просто оправдать свое желание потратить четыре доллара на чашку «джо»[5].

Она засмеялась еще громче.

– Джо? Ох, Боже мой, вы действительно сказали джо? Вы, что, только что выбрались из машины времени, что принесла вас сюда из сороковых годов?

Я подумал, что ей просто понравилось слово «джо», потому что она его целых два раза произнесла, продолжая неудержимо смеяться.

Остальные посетители уже начали на нас оглядываться, но я еще не кончил выступать.

– Гранде! – продолжил я. – Соло! Венти! Доппио![6] Кто такой, черт побери, доппио – один из семи гномов?!

– Да нет же, – почти простонала она. – Это Ворчун – один из семи гномов! – Смех Кэтлин уже прошел точку невозврата – она никак не могла остановиться. Ее щечки стали пунцовыми, глаза превратились в узкие щелочки.

Я снова нахмурился и стал пересказывать ей свой разговор с этой «баристой».

– Все, что я ей сказал, было: «Мне кофе». А она спрашивает: «Какую порцию»? «Обычную», – говорю я. «У нас есть гранде, венти, соло, доппио, короткий и длинный», – говорит она. – Вот вы сказали «четыреста девяносто калорий». Да там же, черт возьми, всего два квадратных дюйма!

Кэтлин ухватилась за стол.

– Перестаньте! – закричала она. – Я сейчас описаюсь!

Когда последний взрыв ее смеха наконец утих, она заявила, что это очень здорово – вот так посмеяться после двух часов, проведенных с больными детьми. Я понял, что она имела в виду. Как бы скверно ни протекала ее жизнь с Кеном, она по-прежнему испытывала чувство вины за то, что ей все же живется лучше по сравнению с ними.

– Мне очень не хочется портить вам настроение, – сказал я, – но мне все же необходимо задать вам несколько вопросов о Кене Чапмене.

Она нахмурилась.

– И это прямо сейчас, когда мы так хорошо тут сидим!

– Я понимаю. Но тем не менее.

– Мне, правда, совсем не хочется про это говорить.

– Я понимаю.

Кэтлин посмотрела на меня и вздохнула.

– Окей, Департамент внутренней безопасности. Давайте, спрашивайте. Что вы хотите узнать?

И мы почти целый час беседовали о ее браке с Кеном Чапменом. Ей было тяжело об этом вспоминать, и к тому времени, когда она высадила меня у гостиницы, где я остановился, мне было отлично видно, что она эмоционально опустошена. Я не стал приглашать ее выпить со мной «стаканчик на сон грядущий», и Кэтлин сама тоже ничего такого не предложила, хотя и спросила, не хочу ли я встретиться с нею на следующий день.

– Завтра День Святого Валентина, – сказала она.

Я ответил, что мне нужно будет кое с кем встретиться, что было истинной правдой. Вообще-то, мне нужно было собрать вещички и ехать в аэропорт, прямо нынче вечером, и это тоже было истинной правдой. Она рассеянно кивнула, словно уже слыхала это и раньше, да и ожидала от меня именно такого ответа.