…Я познакомился с ним в колонии строгого режима. Срока наши отличались не намного. Я сидел за убийство, а у него был целый «букет» – несколько эпизодов похищения и вымогательства, квартира, – одно из громких раскрытых преступлений начала нового века в Москве. Громким оно стало, благодаря публикациям в Интернете и в одном из популярных периодических изданий страны, хотя, на мой взгляд, не должно было иметь такого резонанса, – чудили и поболе, – разве что личности потерпевших способствовали тому, чтобы о преступлениях заговорили. Он вообще имел склонность к жизни по известному принципу: красть, так миллион, спать, так с королевой. У меня это вызывало уважение, если не сказать лёгкую зависть. Но и кроме этого максимализма в поступках, его было за что уважать.

…Внешне непримечательный, не в плане того, что лицо у него было заурядным, напротив, такие лица, с тонкими чертами какой-то врожденной интеллигентности, нерусскости, что ли, запоминаются, как правило, надолго, а непримечательный – по причине своей незаметности в массе, умению не выпячиваться, держаться до поры, как бы, со всеми. Но стоило встретиться с его цепким и внимательным, прожигающим взглядом, становилось понятным, что этот дядька не так прост, как кажется, и каким ему, наверное, хотелось казаться самому – простодырым оптимистом. Глаза его выдавали.

Он жил какой-то своей, внутренней жизнью и, казалось, был вполне её удовлетворен, не обращая внимания на стеснённую свободу и необходимость подчиняться; он воспринимал реалии как данность. Можно было подумать, что он человек глубоко верующий, относящийся к наказанию покорно, как и подобает страстотерпцам, но я знал, что это не так, что он далёк от Бога, как и я. Более того, он считал, что поскольку религия есть выдумка людей властолюбивых, то её задача – подчинение, ограничение свободы, воспитание и мобилизация послушной массы. Его Богом была его совесть, его представления о жизни, его «понятия», – то хорошее, что жило в нём, в его душе. Другого Бога он не признавал, но и атеизма не пропагандировал – ведь какой-то Бог нужен каждому. Агностик, словом.

Он был старше меня лет на семь или восемь, но выглядел моим ровесником. Среднего роста, сумевший сохранить юношескую стройность и такую же подвижность; седина тронула его волосы не столь обильно, как мои, морщины не избороздили смуглого и чистого лица, а улыбка была открытой и приятной. Но когда появлялась, не совсем шла ему самому, удивительным образом проявляя его подлинный возраст, обнажая прокуренные, сжелта, зубы. В общении он был человеком эмоциональным, порывистым, зачастую чрезмерно, в особенности с теми, кого он допускал к себе поближе, кому доверял в той степени, в которой возможно доверять человеку в лагере. Если его что-то по-настоящему волновало, он становился многословным, говорил быстро, чувствовалось, что мысли опережают слова, что нервная система у него расшатана, голос в такие моменты у него начинал дрожать, и становился на полтона выше. Он не нравился мне таким. Мне импонировала его степенность, здравость рассуждений, точность формулировок и редкая объективность в оценке событий, ту самую, которую принято называть справедливостью. Отмечу, что спокойным в речах своих он бывал только тогда, когда не позволял эмоциям захлестывать его. Увы, жизнь в зоне раз за разом подтасовывала нам ситуации, которые оценивать спокойно было тяжело, не говоря уже о деятельном участии в них. Да и стоит ли вообще говорить о том, что тебе безразлично: будь то реальность или воспоминания, – словоблудие получается, не более.