Но самые памятные морозные дни и ночи – январские. Когда попались стихи эти, как по сердцу памятью резануло.

Ушёл встречать своё день рождение в тайгу. Ушёл в сторону любимой горы старика Ветрова – Кочимер. Ночевал в Селиховской избушке, обследовал те места возле Бийкинского озера. Никогда там не бывал зимой. Поднялся на самый верх, на верхние поляны, где когда-то с Валеркой добыли рогача, и сердце сжалось. Открывшиеся просторы горных хребтов под низким зимним небом были дикими и пустынными. Людское жильё где-то далеко за двумя хребтами, заваленные снегом пихты и кедры, ни дымка, ни птиц, ни малой тропки. Девственная пугающая красота. Человека как бы и нет в этом мире. Подумалось – вот сломай лыжу, провались в яму, и никто никогда не найдёт. Хотя избушка под горой не так далеко, но глубина снега по плечи, и вряд ли доберёшься без лыж. По лыжне с километра два. Стоит в таком месте, что сверху и найти почему-то трудно, всегда мимо проскакивал. Скатился по наитию к избушке, а она оказалась натопленной, человек ушёл недавно. Ну что ж, эту ночь заночую здесь. Ощущение пустоты мира не отпускало, но не вызывала животного ужаса. Просто новые неизведанные ранее эмоции занимали разум, будоражили и замораживали кровь. Ночь потрескивала морозом в стволах двухсотлетних кедров, шипел на печурке чайник, и был я один во всей вселенной. Во вселенной, которая находится внутри каждого человека.

Желание подкараулить ночью на тропках кабарожку, да и подспудное желание испытать те же ощущения, привело еще к одной похожей экспедиции. На Климовский участок на 2-ой Коже, в старой Макошевской избушке. Увы, но кабаргу даже лунной ночью оказалось выследить не так просто, а ощущение замерзшего космоса в заснеженных горных логах ближе к весне уже ощущалось не так остро.

Весеннее солнце поднималось с каждым днём всё выше, всё дольше задерживаясь на небосклоне. Небо становилось голубым, тени углублялись, а вокруг стволов деревьев появляются круги. Стволы начинают вытаивать из снега, жадно принимая тепло солнечных лучей. На открытых полянах снег тоже начинает оседать, уплотняться, какими-то неведомыми кругами и дугами подтаивать. К вечеру большое солнце, всё еще кидая тёплые лучи, уходит за лес, за горы, обещая вернуться скоро. Ночью зима опять завладеет тайгой, но уже власть её кратка, заканчивается с первыми утренними лучами. Морозы еще держат всю живность в напряжении, не дают расслабиться, сковывают жгучими объятьями. В деревне сосульки с крыш протягиваются до самого пола, а в лесу кухта с веток падает вниз пробивая наст, чарым. Плотная корка уже держит и собаку, и человека, режет ноги лосю и маралу. Зверь старается уйти на лесную таёжную чащу, переждать это радостное, но опасное время. Не каждый охотник удержится, чтоб не воспользоваться такой форой перед копытными. В некоторые годы человек мог догнать измученного марала с окровавленными ногами и убить его просто ножом.

Весна – время любви. Еще в феврале начинают чертить свои рисунки по снегу глухари рядом с токовищами. А когда снег схватывается плотной коркой, тогда уж и время приспело для токов. Песни глухариные трогают за самую глубину души таёжного человека. Наверное, это происходит от весеннего настроения, ожидания солнца, весенних запахов хвои, которые пробивают даже ночные морозы. Неприхотливая песня, пощелкивание постепенно переходящее в шипение и скрежетание, которое всё более громкое, всё более страстное с каждой минутой, волнует сердце таёжного человека. охотник в лесу тот же житель. Для охотника весна в тайге, как и для каждого обитателя её, радость пережитой зимы и обещание летней сытости.