На пассажирском сиденье лежал ППШ с полным диском, еще один диск лежал рядом. Внимательно следя за дорогой, водитель тем не менее успевал бросать по сторонам настороженные взгляды, отмечая про себя даже самые незначительные изменения в окружающей природе. В одном месте он заметил, как качнулась довольно толстая ветка, хотя ни малейшего ветерка не ощущалось, и тотчас протянул руку к автомату, положил потную ладонь на отполированный приклад. В другом месте на дорогу внезапно выбежал олень, водитель в доли секунды схватил автомат и лишь тогда разглядел лесного красавца, когда ППШ уже находился у него на коленях. «Вот сволочь! – мелькнула нехорошая мысль. – Так недолго и разрыв сердца получить». На место он положил оружие, когда впереди показался полосатый шлагбаум КПП, а возле него молоденький красноармеец с автоматом на груди.

Увидев подъезжавший «Виллис», красноармеец приветливо заулыбался и скорым шагом пошел навстречу, не торопясь открывать поперечную перекладину, примотанную веревкой к столбу в виде огромной рогатки, сделанной каким-то умельцем из сучковатой березы.

– Здорово, Андрис, – сказал он, на ходу закидывая автомат за спину, затем обтер потную ладонь сбоку о гимнастерку и протянул руку. – Курить не найдется?

– Здорово, Ваня, – охотно ответил водитель, проворно выбрался из машины и с чувством пожал широкую, как лопата, ладонь своего русского товарища. – Для тебя всегда найдется.

Андрис полез в карман галифе за кисетом. Это был высокий русоволосый парень с бледными голубыми глазами, которые оставались грустными, даже когда он улыбался. Его глаза в окружении белесых ресниц, некогда пронзительно голубые, выцвели раньше времени от того, что у него на виду фашисты в сорок третьем повесили мать и сестру: перекинули веревку, в которой он носил сено скотине, через балку в сарае и повесили их рядом.

– Кури, Ваня, – сказал он, передавая тому потертый кожаный кисет с завернутыми в него аккуратно вырезанными квадратиками бумаги. – Можешь отсыпать себе, сколько захочешь. Самолета еще нет?

– Пока нет, – мотнул головой часовой, бережно отсыпал самосад в свою ладонь, затем ссыпал небольшую горку прямо в карман широких галифе, отслюнил стопку газетной бумаги, свернул в трубку и тоже спрятал в карман. – Теперь порядок. Как доехал? – в свою очередь поинтересовался он, исподлобья поглядывая на товарища, теперь уже сворачивая небольшую, затяжки на три папиросу для себя. – Лесных братьев не встретил? А то они тут кишат, как муравьи в муравейнике. Того и гляди нападут. От них всего можно ожидать.

– Ничего, Ваня, разберемся и с ними. Дай время.

Андрис грустными глазами взглянул на красноармейца, хотел еще что-то сказать, но тут послышался далекий гул самолета, приближавшийся с нарастающей силой, и вскоре над их головами, ревя моторами, грузно пролетел бомбардировщик Пе-8.

– Легок на помине, – с досадой воскликнул красноармеец, проводив долгим взглядом самолет. Обжигаясь, несколько раз быстро и глубоко затянулся, отбросил крошечный окурок, вдавил его каблуком сапога в сухой суглинок и побежал открывать шлагбаум, запоздало крикнув на ходу: – Спасибо за курево!

Андрис въехал на раскинувшуюся среди леса обширную поляну, густо опутанную по периметру колючей проволокой, с вышками по углам и чашами мощных прожекторов. Во время войны здесь размещался военный аэродром, с него советские бомбардировщики дальнего действия летали бомбить фашистские укрепления на Западном фронте и даже города в самой Германии. Теперь об этом напоминали лишь несколько порожних цистерн, в них раньше хранилось горючее для заправки самолетов. Сейчас же авиационный керосин находился лишь в одной цистерне: его держали на всякий случай, когда редким самолетам, пролетавшим мимо на дальние расстояния, приходилось дозаправляться. Бывший аэродром охраняли три взвода красноармейцев, проживавших в крепких бревенчатых теплых землянках.