Конец примечания.
Прощай. Веревку и мыло я найду
Воображаемое интервью о смысле и бессмысленности существования с «беззаветным тружеником В. Ер.», сотканное из мелких и неблестящих натяжек, полное гнусных аллюзий и оскорбительных аналогий, чапаевщины и фанфаронства, или Тушинские посиделки с красным флагом и портретом гражданина прекрасной Франции Ивана Тургенева под рюмку цикуты и баночку гуталина
«Помню, как он (Ерофеев – Е. Л.) плакал над стихами Евтушенко. Принес его книжку, сел на тахту, читает, восхищенно восклицает, смотрю – заплакал. Смущенно, как ребенок, смотрит на меня, в глазах слезы: «Разве, – говорит, – это не хорошо?» И читает что-то чрезвычайно одухотворенное, но скверно написанное…»
Лидия Любчикова
– Здравствуйте, Венедикт Васильевич. Вы, подобно Карлсону и Мюнхгаузену, славитесь своей честностью и правдивостью. Так что, думаю, мне (и читателям) не следует опасаться мистификаций, гиперболизаций, абсурдов, оксюморонов и тавтологий? Только правда и ничего, кроме правды. Правда?
– Ну, конечно же, буду более или менее весело и бессовестно врать. Ложь, только ложь, и ничего, кроме лжи.
– Замечательно. Итак, для начала расскажите, пожалуйста, о себе. Кто вы?
– Ну стихами-то про себя любой хорошо расскажет! Вы прозой попробуйте.
– Я – человек вопиющий.
– А еще?
– Вольный каменщик на богостроительстве.
– А еще?
– Бесполезное ископаемое, вот кто я.
– С кем из животного или, скажем, растительного мира вы бы себя сравнили?
– Ну вот, например, одуванчик. Он все колышется и облетает от ветра, и грустно на него глядеть… Вот и я: разве я не облетаю? Разве не противно глядеть, как я целыми днями все облетаю и облетаю?
– Венедикт Васильевич, как вы стали писателем? когда начали писать?
– В 18–19-летнем возрасте, когда при мне говорили неинтересное, я говорил: «О, какой вздор! Стоит ли говорить!» И мне говорили: «Ну, а если так, что же все-таки не вздор?» И я наедине с собой говорил: «О! Не знаю, но есть!» Вот с этого все начинается.
– Какую мечту вы лелеяли с детства? Что бы вы ответили на вопрос классика – кем быть?
– Я вначале мечтал быть стеклодувом, потом – фальшивомонетчиком, вампиром – а потом опять стеклодувом! И прекрасной дамой!
– Хороший ответ… Но почему вы расхотели быть фальшивомонетчиком – весьма же денежная профессия?
– Не деньги надо чеканить, надо чеканить афоризмы.
– Самые лучшие афоризмы чеканил Оскар Уайльд, между прочим – гомосексуалист. Тоже, небось, хотел быть прекрасной дамой…
– Надо вам заметить, что гомосексуализм в нашей стране изжит хоть и окончательно, но не целиком. Вернее, целиком, но не полностью. А вернее даже так: целиком и полностью, но не окончательно. У публики ведь что сейчас на уме? Один только гомосексуализм. Ну, еще арабы на уме, Израиль, Голанские высоты, Моше Даян. Ну, а если прогнать Моше Даяна с Голанских высот, а арабов с иудеями примирить? – что тогда останется в головах людей? Один только чистый гомосексуализм.
– Просто кошмар, что вы такое говорите, Венедикт Васильевич! Хорошо хоть арабы с иудеями всё примиряются-примиряются, да без толку.
– Вы мне напоминаете одного старичка в Петушках. Он – тоже, он пил на чужбинку, он пил только краденое: утащит, например, в аптеке флакон тройного одеколона, отойдет в туалет у вокзала и там тихонько выпьет. Он называл это «пить на брудершафт», он был серьезно убежден, что это и есть «пить на брудершафт», он так и умер в своем заблуждении…