– Так…

Пить кисель не хотелось. До спазм в желудке. Всё-таки я любил себя такого, как есть, а что там со мной приключится после распития – непонятно, но без странностей точно уж никак не обойдётся. Но выхода не было, после Машкиных слов я это понял сразу. Эх, бедолага ты, бедолага… Опять ведь одному на рожон переть придётся. Ну и ладно.

Мистерия моего возможного видоизменения обыденно произошла в столовой. Кисель был подан мне в пивной кружке, наполненной примерно на треть. Пахло от пойла болотной тиной и чем-то ещё, сладко-дурманящим и отталкивающим одновременно. Не закрывая глаз, я медленно цедил мутновато-белёсую жидкость, по вкусу напоминавшую… Не знаю. Это была смесь какого-то знакомого с детства лекарства, несвежей воды и растаявшей во рту приторно-сладкой сахарной ваты. Во всяком случае, добавки просить не хотелось. Желудок вдруг резко свело от тупой боли, в горле засаднило, слёзы сами потекли по полыхнувшим румянцем щекам. Затем по всему телу пробежал отголосок лопнувшей струны и на какое-то время ещё остался дрожать в ладонях и ступнях, пока окончательно не затих – может быть, в моей душе.

– Ну… как ты? – озабоченно и вместе с тем деловито осведомилась Машка.

– Да ничего вроде бы… – Просипел я. – Отпускает.

– А ты молодец, сильный. – Машка почти любовно пыталась заглянуть мне в глаза. – Меня вот сразу кружить начинает – кружит и кружит, так что себя уже не чуешь, потом душа вроде бы как на место опускается, а тело уже молодое, и пить хочется – пью-пью, а всё мало, мало…

– Да, – подала голос и Аделаида Ивановна, – и я как в себя прихожу – не упомню, после сразу на ноги поднимаюсь, а в нос рыбьим-то духом и не шибает вовсе…

Конец ознакомительного фрагмента.