– Так мы у мамы берём, – стала оправдываться Верка.

– Не дело всю жизнь за мамку прятаться. Валера у тебя мужик хозяйственный, обзаводитесь домом как надо.

А больше на собрании и обсуждать некого. Так что все на равных и переправлялись на пойменные луга Зареки. Из ближних деревень вечерами домой уезжали, а дальние так там и жили. Место было выбрано давным-давно. Чтобы не донимали комары, на высоком пригорке, который не затопляло даже в самое сильное половодье, ремонтировали шалаши, из веток сделанные туалеты, навес с длинным столом из широких досок. И по команде председателя заселялись.

Поскольку снедь у всех одинаково нехитрая, делить нечего. В каждом доме летом еда одинакова: малосольные огурцы, картошка, сметана да творог с молоком. Ну и к сенокосу старался Анемподист Кенсоринович. На день-два он уходил в лес со своим Буяном, а как помнили деревенские, всех своих собак он называл только этим именем, будто полагая, что душа прежнего верного друга переселяется вместе с кличкой и к новому её обладателю. А там уж, как водилось, загонял поближе к деревне лося и обеспечивал косарей свежатиной. Так что мясо у всех было, можно сказать, общественное.

Общественной была и рыба, которую мужики ловили ниже по течению. В начале сенокоса ставили там сети, а потом каждый вечер на лодке ездили патровать. Обычно сети стояли на отмели, но нынешним жарким летом рыба ушла на глубину. Там её было меньше, но косарям вполне хватало.

Мелкая шла в уху в общий котёл, а крупную переправляли в деревни, где оставшиеся дома пекли пироги. Поскольку погода стояла необычайно жаркая, днём печи топить боялись, поэтому утром косарям доставляли пироги и хлеб прямо из печи.

Жары в деревнях боялись. Особенно после того, как несколько лет назад в Линёво в самом начале сенокоса вот таким же знойным летом посреди дня молнией запалило самый большой дом Рябчиковых, что стоял посреди деревни. Пересохшая дранка занялась моментально, и поднявшийся ветер перенёс огонь на соседний, потом – на третий… Пока люди бежали с покоса, горело уже полдеревни. И поделать было нечего, потому что в пересохших колодцах воды едва хватало для скотины.

Сенокос начинался торжественно. Вечером Иван Степанович возле навеса проводил небольшой митинг, говорил, насколько важно для страны и для колхоза, да и для каждой отдельно взятой семьи иметь хороший запас кормов на предстоящую зимовку, чтобы не допустить падения надоев и не дать мировому империализму повода для торжества, обогнав нашу Родину по таким показателям, как обеспечение населения высококачественным продовольствием. Он на этом коротком митинге говорил долго, хотя все и так уже знали наизусть каждое его слово, потому что слышали эти речи из года в год по несколько раз: на большие праздники, по случаю сессии Верховного Совета депутатов трудящихся, очередного партийного съезда или партийного же Пленума и на собрании по итогам года.

После напутственной речи садились ужинать и укладывались спать, чтобы, как только рассветёт, дружно выйти на луг. Сашка с Венькой накануне переправляли через реку лошадей, те воды не боялись, топляков тоже и потому охотно входили в воду и брали курс на другой берег, буксируя ухватившихся за гриву коневодов. За рекой хранились две конных сенокосилки, на которых ребята начинали стрекотать с самого раннего утра свою половину луга. На другой половине звенели правилками косы. Работали все молча. Тут было не до разговоров.

На Руси исстари говорили: «Коси, коса, пока роса, роса долой, коса – домой». В этом изречении заключалась мудрость, что во время росы трава мягче и косить её намного легче. Но даже в нынешнюю жару на пойменных лугах Зареки роса держалась долго, поэтому скашивать успевали много.