– Это што с тобой? – поинтересовался Иван, когда Степан заглушил пилу в пятый или шестой раз.

– Да едри её мать, Дарья, видно, воду на морс не прокипятила. Пронесло, никакого спасу нет. Чистит, как с недостоялой браги.

– А ты вчера не этого? Не перебрал недобродившей браги? – поинтересовался знающий в этом деле толк Фёдор.

– Да вы што?! Ни в одном глазу!

– Дак, может, съел чево такова?

– Да яишницу только да чай и хлеб с маслом.

– Дак может, масло прогорклое?

– Вчера вечером Дашка сбивала.

– Может, перетрудился? Вон вчера сколько напластали, – высказал предположение молчавший до этого Иван. – Вот это вернее всего, – охотно согласился Степан, чтобы на законном основании сбавить сгоряча взятый вчера темп заготовки столбов. Куда торопиться-то? На день раньше, на день позже, у Бога дней не решето. Главное, до сенокоса управиться. А то действительно, надорвешься, как потом страду встречать немощному?

Но вечером Дарье про непрокипячёную воду всё же упрёк высказал, но та клялась и божилась, что зашпаривала ягоды крутым кипятком из самовара. Так очередная проделка Лешего опять прошла для него безнаказанно, но, главное, и без всякого интереса, потому что посмеяться не довелось ни самому шутнику, ни Степановым помощникам.

После Пасхи Настёна занемогла. То и дело у неё кружилась голова, да так сильно, что приходилось опираться о печку или стену. Медичка каждый раз по дороге в соседнюю деревню заходила к занедужившей, мерила ей давление и удивленно пожимала плечами. Оно оставалось, как у молодой, 120 на 70, не было тошноты и шума в ушах, пациентка жаловалась только на слабость и головокружение. Через два дня по совету районных врачей медичка стала делать массаж шейной части позвонка, но и это не помогало. И что удивительно, стоило Настёне выйти на улицу или во двор обряжаться со скотиной, голова переставала кружиться. В избе всё повторялось снова.

Настёна уже стала было задумываться, что на неё влияет икона, как-то утром даже насмелилась сказать об этом Анемподисту, но он только отмахнулся:

– Да чем тебе икона-то может навредить? Доска и доска, только с картинкой.

Богородицу Анемподист сначала хотел повесить в переднем углу, приставил, поглядел, а потом вбил в простенок небольшой гвоздь и пристроил икону на него, аккурат посерёдке между рамами, чуть повыше окошек. На другом простенке висел портрет Сталина, подаренный Иваном Михайловичем после войны ещё на новоселье.

Менялась в стране политика, Сталина Хрущёв подверг резкой критике, но Леший к политическому климату не прислушивался и под каждого нового правителя не подстраивался. Так и висел верховный главнокомандующий с золотой звездой на военного образца френче в самодельной раме под стеклом, строго посматривая на скромное убранство просторной избы Анемподиста. И соседство Генералиссимуса с Богородицей хозяина дома нисколько не смущало – оба они для него никакой святости одинаково не имели.

Пасха на тот год выдалась поздняя, поэтому в доме Настёна находилась совсем мало – и колхозную работу надо изладить, и в огороде дел полным-полно, и со скотиной по хозяйству. В избу, где сразу же начинала кружиться голова, старалась заходить как можно меньше.

Так весна прошла, наступило жаркое лето. Анемподист всё по линии ходил да по лесам шастал. И вот однажды вечером говорит:

– Ох, Настёна, и земляники я нашёл! Прямо красным-красно. На Апраксином бору. Кликай баб, завтра с утра, как с делами управитесь, и сведу.

Настёна первым делом – к Нинке. Так, мол, и так, Анемподист земляники полным-полно нашёл, сулит назавтра место в Апраксином бору показать. Ну а Нинка, знамо дело, товаркам сказала, и на следующий день вереницей за Лешим шла в лес чуть не половина деревни. Бабы деток с собой прихватили – домой не наберут, так хоть сами наедятся.