— Аль, иди-ка сюда. Не отбегай от меня далеко, пожалуйста.

Дочка тут же появилась. Довольная, в предвкушении приключений. Резко остановившись перед Санькой, она вдруг изумленно округлила глаза:

— Ма-а-ам? А с лицом твоим что случилось?

— А что с ним? — Санька испуганно приложила ладони к щекам.

— Твой синяк почти пропал.

— Правда?

— Ага. Вода, наверное, волшебная, — буднично сообщила Альбинка, маня за собой. — Ну, пошли! Пошли скорее озеро смотреть. Такое красивое!

Дочка не обманула. За песчаной горкой, поросшей юными сосенками, лежало маленькое озеро. На темной глади качалась лодочка, привязанная к торчащей из воды коряге.

Озеро выглядело совсем небольшим. Дальний берег частично скрывали ивы, за ними острыми пиками стояли на страже ели, за которыми виднелось что-то округлое и неясное.

— Сплаваем туда? — с надеждой спросила девочка.

В тот момент Санька не была готова отправиться и посмотреть. Она крепко сжала в руке посох, врученный ей заблуднем. Сказала Альбинке:

— Не сейчас. Идем-ка домой.

— Почему домой? Тут же интересно?

— Интересно и неизвестно. Надо сначала заглянуть в Листвянины записи, выяснить, куда можно ходить, куда нельзя. Про зверье местное почитать, мало ли кто тут водится? — принялась разъяснять Санька.

На моменте про зверей Альбинка, наконец, согласилась, что вернуться домой — не такая уж и скучная идея.

— Можно я сама прочитаю тебе про зверей?

— Можно, доченька.

Санька сжала свободной от посоха рукой теплую детскую ладошку и отвела дочку обратно, к жилой полянке.

В домике царила прохлада. Печь, наконец, остыла, и Санька задумалась о том, что неплохо было бы ее снова немного растопить.

Хотя лучше это сделать ближе к ночи, сейчас еще тепло.

Она открыла секретер, взяла с внутренней полки лохматый Листвянин журнал, распахнула последнюю страницу. На пожелтелой, разбухшей от сырости бумаге вились синие записи. Почерк оказался вполне разборчивым, понятным. Санька в очередной раз подивилась тому, что она не просто понимает язык, но и может читать на нем.

Писать, наверное, тоже получится — надо будет проверить.

Санька наивно надеялась вычитать в журнале четкие инструкции и рекомендации, как жить в лесу, написанное более всего напоминало обрывки размышлений из личного дневника вперемешку с непонятными «садово-огородными» советами: «Ложку живой воды на ведро. Полив. Бурка теперь приходит в десять. Саженцам дозреть неделю, потом в землю. Блуждающие огоньки — суп из рыбьих костей. Обпилить после урагана…».

Обнаружить в невнятном потоке фраз однозначный смысл сходу не вышло, но последний абзац насторожил.

«Мандрагоры кричат у западной границы. Быть тише. У Д.Ж. появился второй лист. Надежда еще теплится. Зола удобрила почву, ждать осталось немного. Я смогу все испра…», — дальше послание обрывалось.

Интересно, почему?

— Мам, кто такой ин-дрик? — оторвала от размышлений Альбинка.

— Какой еще индрик? — не сразу врубилась Санька, потом перевела взгляд на книгу, лежащую у дочки на коленях.

«Бестиарий», — так назвала ее Яра. Книга явно старинная. Очень старая! Страницы сомкнуты двумя тяжелыми переплетными крышками. Каждая из почти сантиметровой в толщину доски и обита кожей. По коже золотое тиснение. На развороте, который открыла Альбинка, широченные узорчатые поля…

Санька вспомнила, что в музее, куда они ходили с подругой Верой на выставку первопечатных книг, им рассказывали, зачем древним книгам надобились настолько широкие поля. В далекие времена, когда часты были пожары, а книги были редки и не всякому доступны, эти широкие поля и толстые переплетные крышки с надежными замочками-запорами спасали их от огня. Книгу запирали — стискивали плотно-преплотно страницы. Так, что воздух не попадал между ними, и жадное пламя глодало лишь внешние края. Потом, когда книгу отыскивали на пепелище, обгорелые части страниц обрезали по краю, удаляя часть узорчатых полей, а не сам текст. Все переплетали заново…