—

Надо же, точно такой же запах… Но пользоваться им она не будет. Ни к чему ей лишние напоминания о воспоминаниях. Она привинтила обратно белую крышечку и засунула вишневую баночку обратно в сумку. Потом уберëт ее куда-нибудь подальше.

За окном раздались голоса и хруст гравия под ногами. Она и не заметила, как время пролетело, и Лора с Майклом вернулись из школы, а она даже ничего им поесть не приготовила! Валяется в постели и предается воспомининиям – ну и мать…

– Мааам! Мы дома.

– Ой, я ничего не приготовила на ужин… – запричитала Наташа.

– Да сейчас мы сами что-нибудь сварганим, – просипел Майкл.

– Ты хоть шарф надел утром, сын?

– Ну конечно!

– Он врет. Майкл, зачем ты врешь? Говорить неправду нехорошо. Это тебя совершенно тебя не красит. Что о тебе люди подумают?

– Врать я учусь от тебя.

Беззлобно переругиваясь, Майкл и Лора приготовили ужин и крикнули Наташе, что кушать подано. На кухонном столе ее взору предстала сковородка с яичницей из трех яиц, большая тарелка с тостами, масло, три кружки чая: одна с надписью «Les Misеrables» и портретом Козетты, другая – разрисованная нотами, флейтами и саксофонами, и третья – с полустертыми цветочками—сердечками и надписью «Love you, Mummy».

– Шикарно!

Они уселись за стол.

– Как делишки в школе?

– Репетицию сегодня отменили, мистер Гиббз заболел, поэтому я на первом автобусе приехал, вот с этой девицей, которая позорила меня всю дорогу.

Лора скорчила ему рожу и сказала Наташе:

– А на меня историк наорал.

– Так уж и наорал?

– Ну, он сказал, – Лора сдвинула брови и сказала басом: – Лора, вот ты хочешь историю брать на А-2, а мне кажется, это совсем не твой предмет! Тебе надо его дропнуть.

– Разве это «наорал»?

– Но мне было обидно! Я зубрю до посинения – про реформы Столыпина, оброки и барщину, говорю ему, как правильно эти слова произносить, потому что он говорит «óброк» и «бащщúна», – а он мне такое! Что нечего, мол, тебе историю учить, ты тупая!

– Может, он потому тебя и невзлюбил, что ты его поучаешь. Десять лет говорил так, а тут явилась Лора, и говорит ему, что надо произносить вот эдак! – высказал предположение Майкл.

– Не утрируй, дочь. Тупой он тебя не называл. В другое время я бы с ним поговорила, но нам сейчас нельзя заострять отношения со школой – такая уж у нас ситуация. Слава Богу, разрешили вам последние годы доучиться почти бесплатно, а то что бы делали? В государственную школу бы пошли? И оставили вас в частной школе именно потому, что вы оба умные и талантливые, никому из учителей и в голову бы не пришло назвать тебя, Лора, тупицей.

Все помолчали. Подошел Пафнутий и сел за стол на свободный стул. Ему отрезали кусочек яичницы и положили на край стола, он понюхал, но есть не стал.

– Он мяса хочет. У нас есть мясо? – спросил Майкл.

– Посмотри в холодильнике, там должен быть кусок вчерашней говядины, в фольгу завернут, – ответила Наташа.

Почему-то вспомнилось, что у Диккенса усталые путники всегда стучались посреди ночи в харчевни, им открывала заспанная хозяйка, они требовали еды, и она приносила им холодную говядину и кружку эля.

Майкл положил кусочек говядины перед Пафнутием и тот прихватил его зубами, положил на стул рядом с собой и начал жевать.

– Ну вот, теперь вся семья за столом, и все едят, – умиленно сказала Лора. – А давайте сейчас, как поедим, поиграем в какую-нибудь игру, как раньше, с папой?

– А уроки учить не надо?

– Да всего часик поиграем…

– Я могу только часик, ко мне Джэйк в семь придет.

– Только не в «Монополию», – сказала Наташа. – Не люблю я все эти дела с финансами и бизнесом. А ты, Майк, позвони Джэйку и скажи, чтоб не приходил. Ты же болеешь, тебе надо напиться чаю и пораньше лечь спать.