– С домом – не проблема. С тобой и женой тоже понятно, – кошусь на амбалов, радуясь, что Кшинский не дурак, сам всё понимает. – Дочь у тебя, вроде, в Москве. Боюсь, не смогу туда ребят отправить. Лучше местных найти.

Петя разглядывает мою папочку и улыбается.

– Я смотрю, пробил уже меня?

– Такая работа, – пожимаю плечами.

– Дочь вернётся через неделю. – Кшинский меняется в лице и задумчиво смотрит в окно. – Хотела в Москве поступать, но сейчас я боюсь оставлять её без присмотра. Валер, она девочка сложная и требует особого внимания. Подбери среди своих ребят самого толкового... Я уверен, что давить на меня будут через неё.

9. Глава 8. В шкафу.

Арина

Возвращаться – плохая примета! Только я в приметы не верю, а потому смело переступаю порог дома, где прожила пятнадцать лет своей жизни.

Ничего не изменилось, совершенно. Будто я выходила на пробежку, а не уезжала на долгих три года.

Ничего не изменилось: я всё так же ненавижу это место! Правда, теперь ещё сильнее...

– Петя, Петенька! – разносится по гостиной писклявый голос мачехи, который я предпочла бы не слышать ещё лет десять, а лучше вообще никогда. – Наша девочка приехала! Господи, Арина, ты ли это?! Ну, надо же, как выросла, изменилась, похорошела!

– Это просто вы, Снежана, постарели. – Выбираю из арсенала улыбок самую слащавую и продолжаю: – Причём сильно! Я, конечно, слышала, что у отца дела идут неважно, но того, что даже на косметолога не хватает, не ожидала.

 Вижу, что по лестнице старательно семенит вниз сам Пётр Кшинский, выскочивший из кабинета на крики жены.

– Я так скучала по вам, Снежана! – елейным голоском добавляю чуть громче, чтобы слышал старик. Надеюсь, за три года его слух не ухудшился.

– Мелкая дрянь! – шипит Стервелла, и это не остаётся не замеченным отцом. Но, как и следовало ожидать, занимает он изначально не мою сторону.

– Арина! Не успела вернуться, как вновь за старое? Мне казалось, ты повзрослела, и мы все не раз уже обговорили, разве нет?

 Обговорили, как же! Скорее меня просто поставили перед фактом: где жить и как, на кого учиться и с кем дружить. Впрочем, разве когда-то в моей жизни было иначе?

– Прости, пап, – через силу чмокаю старика в щеку. – Я всё помню: Снежана нежная, ранимая, тонкая натура. 

– Верно, Арина, а ещё у неё под сердцем твоя сестра, так что...

– Я поняла, па. Можно я к себе пойду?

 Новость о беременности Стервеллы пока никак не укладывается в моей голове. Я люблю детей, очень. Я же и сама в душе ещё совсем ребёнок. Но как же неприятно осознавать, что теперь эта стерва в нашей жизни навсегда! 

 В моей комнате тоже всё по-прежнему, даже вещи на столе лежат так же, как я их оставляла перед отъездом в школу. Время в этом доме замерло. Болото, самое настоящее! 

 Раскидываю в шкаф ту немногую одежду, что привезла с собой, и понимаю, что поступала совершенно верно, не приезжая на каникулы. Я и сейчас лучше жила бы в общаге какого-нибудь универа, чем здесь, но отцу удалось убедить меня вернуться. 

 Ещё в марте, когда Ермолаев сгорел заживо в собственном доме, а по делу Полинки, наконец, возобновили расследование, старик приехал и слёзно просил его простить... Чтобы поверить собственной дочери, ему понадобилось два с лишним года и официальные показания других девочек, жертв «Берлинго». Помню, как в истерике выгнала Петра Кшинского из своей комнаты в интернате и поклялась никогда не возвращаться в его дом. А потом от Полинки я узнала подробности расследования и имя человека, который добился, чтобы делу дали зелёный свет! Амиров сдержал обещание! Он отомстил! И пусть Ермолаева наказал Бог, все остальные причастные к аукциону люди сейчас были за решёткой благодаря Валере.