Джабжа говорил так, словно все это случилось давным-давно и он теперь с трудом, но обстоятельно припоминает, как это произошло.

– Но это заметил Лакост. Он вылетел следом.

– Лакост?

– Да, Лакост, – ответил он, и я понял, что он этим хотел сказать.

– Но ее мобиль был одноместной спортивной моделью. Догнать его на наших грузовиках было невозможно. Когда она подлетела, поток воды уже несся по ущелью и рев его был слышен этим… Я видел, как она выскочила и впихнула их в свой мобиль, и он с трудом поднялся.

Я поднял на него глаза.

– Да, – сказал он. – Мы с Туаном это видели.

– Но разве не может…

– Это была стена воды десятиметровой высоты. Вода, крутящая глыбы камня и вырванные с корнем деревья. Корпус старого корабля треснул, как яйцо. Двигатель нейтрогенного типа работал на холостом ходу, когда защита полетела к чертям и… можно догадаться, что там творилось. Лакост был уже совсем близко. Взрыв разбил его мобиль о скалы.

– Где он?

– В Женевской клинике.

– Выживет?

– Должен.

– Это – все, Джабжа?

– Это все, Рамон.

Я вскочил.

– Сиди. Люди из «Мирного» должны прибыть через час. Нас сменят.

Мы сидели молча. Туан не возвращался. Легкий гул наполнял огромный конусообразный зал. Иногда на пепельных экранах проносились черные стремительные капли – это мчались мобили, посланные автоматическим командиром. И сколько бы их ни улетело, на выходе все равно стоял очередной корабль, готовый ринуться туда, где нужна помощь.

И еще сидели два человека, спокойные и безразличные с виду. Их очередь – тогда, когда бессильна будет самая совершенная, самая современная машина. Тогда один из них встанет и улетит. И если нужно, следом полетит второй.

Но пока этой необходимости не было.

Не появилась она и тогда, когда наконец прибыли четверо молчаливых, сдержанных парней, одетых в рабочие трики. Джабжа говорил с ними вполголоса. Потом подошел ко мне:

– Останешься здесь?

Я покачал головой.

– В Егерхауэн?

Я, кажется, усмехнулся.

– Но только не туда. У твоего мобиля нет защиты.

– Не бойся. Я просто полечу… – Я неопределенно махнул рукой куда-то вниз. – И потом я должен попасть на этот остров… Как его? Не имеет значения, Комитет «Овератора».

– Ты должен? – переспросил Джабжа.

– Я должен жить так, как жила она. А она знала. Если я не сделаю этого, я буду считать себя трусом.

– Ты никогда не будешь трусом, Рамон. Иначе она не любила бы тебя.

– Ты знал?..

– Я видел.

Мы вышли на площадку. Два мобиля стояли, как сторожевые псы, готовые прыгнуть в темноту.

– Тебе действительно нужно узнать это? – медленно, взвешивая каждое слово, проговорил Джабжа.

Я не ответил. Джабжа кивнул и направился к мобилю.

– Ты тоже летишь?

– Я к Лакосту. – Джабжа помолчал, глядя вниз. – Помнишь, ты спрашивал, зачем существует Хижина?

Еще бы я не помнил!

– Чтобы с людьми не случалось того, что с ним. Ну, прощай, Рамон.

– Прощай, Джошуа.

Он тяжело оперся на мобиль, так что машина качнулась. Потом обернулся ко мне:

– Вот отсюда она и улетела.

Створки люка захлопнулись, мобиль сорвался с места и исчез в темноте.

Она улетела отсюда.

Мне даже не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть: вот она наклоняется над экраном, вот поворачивается и идет – не бежит, а просто очень быстро идет. Идет легко и стремительно, как можно идти навстречу смерти, когда о ней совсем-совсем не думаешь, потому что главное – это успеть спасти кого-то другого. И великое Знание, принесенное «Овератором», не имеет никакого значения.

Она проходила мимо меня, и я видел – она даже не вспомнила об этом. Она проходила мимо меня уже в десятый, двадцатый, сотый раз, пока я не почувствовал, что частица ее легкости и стремительности передалась мне.