Потому что именно нутром и всем своим естеством я писал картины. Не при помощи глаз, не при помощи рук, которые были лишь исполнителями того, что творится в сердце.

В умирающем, но чертовски талантливом сердце.

Мама Драгона говорила, что Бог поцеловал меня, подарив мне редкий дар, но от соприкосновения с такой мощной силой, оно ослабло, как от удара током.

Мать Драгона, конечно, совершенно странная женщина, но что-то в ее словах мне откликнулось.

Затем, я погрузился в абсолютную тьму. Карандаш скользил по холсту, пока я вглядывался в черную бездну под закрытыми веками, накрытыми импровизированной лентой из галстука. Погрузившись в особенное, трансовое состояние, я отдался движениям кисти руки.

Все это время я ощущал ее присутствие рядом. Запах ягод, ее постоянные пыхтения и нетерпеливые пошмыгивания. Мы могли бы быть друзьями, когда она немного вырастет.

У меня нет друзей. У меня нет никого, кроме Драгона, кто бы понимал меня и разделял бы со мной эмоции.

Распирающее тепло разливалось по всему телу. Даже боль в грудине ушла, оставив надежду. Мне не хотелось, чтобы она уходила…

Мне хотелось, чтобы Эмили держала меня за руку. Завтра, во время операции.

А может быть, всегда.

И мне определенно хотелось выжить, чтобы еще раз увидеть ее глаза…

– Держи, – закончив, сорвал ленту и протянул портрет ей. – Если мы больше не увидимся, ты хотя бы узнаешь, какой я тебя увидел.

– Почему мы больше не увидимся? – дрогнувшим голосом, промолвила Эмили, взяв листок.

– Так может случиться, – коротко бросил я. – Мне нужно спать. Уходи, пока ночной обход не начался. Найдешь свою палату? – Эмили кивнула и подбежала к двери, прижав листок бумаги к груди.

Напоследок маленькая принцесса обернулась, тихо добавив, прежде чем уйти:

– Ты останешься жив. И умрешь в глубокой старости, – совсем не детским тоном прозвучали последние слова девочки.

Я знал, что рано или поздно мы встретимся снова. Как бы я ни старался не видеть ее, избегать, не замечать, игнорировать. Кажется, еще тогда, балансируя между жизнью и смертью, я ощутил, что нас связывает нечто неразрывное, прочное, вечное.

Но с самого первого мгновения, как я увидел Эмили Моран, я понял: если я хочу стать великим, мне нужно держаться от нее подальше.

И именно поэтому, когда отец сказал, что я обязан в будущем связать себя узами брака с одной из сестер Моран, я без раздумий выбрал Келли.

Эмили разрушит меня. Сделает слабым. Возможно, даже одержимым. Ее интересы могут стать для меня выше моих, выше моих обязанностей и задач, а этого я не хочу допускать. Это очевидно. Я ощутил это еще когда был ребенком.

И я видел, как она росла, становилась прекраснее с каждым днем, и это убивало меня, что проще было не смотреть вовсе.

Человеку, сотканному изо льда, опасно даже смотреть на солнце, чтобы к чертям не растаять.

Что на меня нашло, и почему именно сейчас я решил нарушить данное самому себе обещание? Осознание того факта, что она скоро уедет в Китай и мы едва ли когда-либо увидимся.

Я хочу… эгоистично хочу воспоминание о ней. О повзрослевшей Эмили в моей настоящей кровати, а не в больничной.

Итак, жизнь наследника Голденштерн простроена по четкому расписанию. Дисциплина во всем – мой фундамент. Мне предстоит долгое обучение у отца и представителей его ложи. Драгон не претендует на звание апексара, его все эти королевские обряды и стратегические планы обойдут стороной. Я жду не дождусь, когда вступлю в ложу и узнаю все секреты мироздания, сохраненные ложей до наших дней.

К тому же, мне нужно идеально разбираться в политике, истории, экономике, финансовом деле, менеджменте и знать несколько языков. Я изучаю все это каждый день, но признаться, ощущаю себя по-настоящему счастливым только в мастерской или в моменты выпуска адреналина и сброса напряжения.