Коля (торжествующе):

– Ну, что? Правильно? Попал?

Мент смеется. Ему, гаду, смешно. Мне не очень.

Врач (вздыхая, показывает на нас пальцем):

– Ну, а это кто такие? Вы их узнаете?

Коля (недоуменно хмыкает, смотрит на врача, как на полного идиота):

– Ха! Конечно, узнаю. Это ж друзья мои любимые! Тося и Конвисер. Пришли за мной. Чтоб я друзей своих не узнал? Ну, ты даешь.

Руки у меня окончательно опускаются и немного трясутся. Хотят сомкнуться на Колиной шее. Мент хохочет в голос. Врач стремительно выходит на улицу. Мы с Сашкой бросаемся за ним.

Врач:

– Извините, ничем не могу помочь. Не наш пациент. Разбирайтесь сами.

Я:

– Да, он – гад такой, на самом деле полное невменько. Это редкое просветление. Пропадет ведь. Жалко.

Врач, садясь в машину:

– Извините.

Я (протягивая деньги):

– А может решим как-то?

Врач:

– Ни в коем случае.

Захлопывает дверь и уезжает. Мы с Конвисером остаемся одни перед ментовкой, смотрим друг на друга. Злиться на Колю не получается. Получается смеяться. Но это нервный смех.

– Друг-то наш Колька, любимый, родной, вон какой молодец, – говорит Конвисер. – На все вопросы правильно ответил! Ему в «Что? Где? Когда?» с Друзём играть надо. Друзь наш Колька!

– Нет! – говорю я, – пошлем его в «Кто хочет стать миллионером?», умницу такого.

Ну, а что? Пришлось заплатить ментам еще пятерку, чтобы знатоку Коле разрешили переночевать в обезьяннике. В шесть утра я пришел за ним, и мы отправились пешком в «американскую» ночлежку, которая каким-то чудом влачила свое существование неподалеку от площади Александра Невского.

Мой друг Колька Михайлов, кстати, никогда не был мне другом. Таких друзей – за хрен да в музей. Я дружил с его ближайшими товарищами Димкой Бабичем и Сантёром, а Колян прилагался к ним. Он и Макс Васильев. Два отчаянно талантливых «соловья» из Купчино, самого гопницкого спального района города-героя Ленинграда. Сантёр жил в соседнем со мной доме в типичном купчинском дворе с хоккейной коробкой, обрамленном девяти- и пятиэтажками между улицей Димитрова и Бухарестской. А Димон с Коляном жили (в пятнадцати минутах ходьбы от нас) через парадную друг от друга в огромной девятиэтажке на Будапештской, которая словно средневековая крепость замыкала внутри себя просторный двор. В этом же дворе жил Густав, барабанщик «Кино», правда, не знаю, зачем вам эта информация.

К тому времени, как я стал с ними плотно общаться (к концу 82 года) – одноклассники (четыре будущих панк-рокера в одном классе!) Сантёр Лукьянов, Димка Бабич, Коля Михайлов и Макс Васильев окончили восьмилетку и разлетелись кто куда, как горошины из лопнувшего стручка. Сантёр и Бабич пошли доучиваться в разные купчинские школы с немецким языком, а Макс и Колян отправились в путяги. Михайлов учился на резчика по дереву в том же ПТУ, где до него учился Цой, а после него Горшок с Князем – настоящая кузница панк-рок-кадров, надо бы там резную доску повесить.

Михайлов мне как-то сразу не понравился – неопрятный амбал с грязной патлатой головой, не знакомой ни с мылом, ни с расческой, и длиннющими ногтями с черными полосками грязи под ними. Он все время хихикал над чем-то своим, насмешливо глядя на меня. Эдакий здоровенный увалень, чем-то неуловимо напоминающий разъевшегося Элвиса Пресли. Сходства с королем добавляли Коле нелепейшие бакенбарды на толстой ряхе. А так типичный мудаковатый купчинский гопник. Встреть я его на темной улице – поспешил бы перебежать на другую сторону. То ли дело милейший Димка Бабич, в квартире которого и происходила наша первая встреча. Добряк Димон, благодаря трижды сломанному носу и очкам напоминал Джона Леннона. Леннон и Пресли – неплохая у меня была тогда компания.