Дали мне задание идти к мысу между Капорской и Лужской губой, а это высокогорный мыс. Наверху немцами были устроены дальнобойные крупнокалиберные батареи. Нужно было вызвать огонь на себя – засечь эти батареи, чтобы авиация их разбомбила. Я пришел туда, маневрировал, но немцы огонь не открывали – катеришко им как цель был неинтересен. Я подошел ближе к берегу, открыл огонь веером по предположительному местонахождению этих батарей. Как говорится, раздразнил. Дал немец первый залп – недолет. Я поймал пеленг, забежал в рубку записать показания. Следующий залп меня накрыл. Три осколка меня задели. Тогда были не шариковые авторучки, а чернильные, с баллончиком внутри. Вот осколок эту ручку разбил и на пальце шрам остался, для памяти. Второй осколок в височную кость врезался, но глаз оказался цел. Третий осколок – в ногу.
Во время боя ничего не чувствуешь. И ранений тоже. А уже после боя возвращался в Кронштадт, чувствую: правой ноге тепло. Сапог снял, а там полсапога крови. Вот так моя служба на «морских охотниках» и закончилась.
Казаев Петр
Морозов Михаил
Немец в Петергофе, в Стрельне, в Урицке. А Урицк – 7 километров от границы Питера. И шесть танков немецких пришли на территорию Кировского завода. А девушки наши, кондукторши, немецких офицеров возили из Урицка до Стрельны на трамваях. У нас на передовой не хватало бойцов. Питер находился на тоненьком волоске от гибели. Я Питером называю его по привычке. Когда еще мы служили на «Марате», у нас все матросы Ленинград Питером называли.
Специально для «Марата» земснарядом выкопали углубление в морском канале. И нас поставили туда. Наша задача была по просьбе фронта открывать огонь там, где крупное скопление немцев.
Орудия «Марата» били на расстояние от 45 до 48 километров. Стреляли по Пулково, в Пушкин доставали. С самых первых дней войны у нас на передовую были отправлены бойцы для корректировки огня, чтобы знать, попадаем ли по цели.
В сентябре город минировали на случай сдачи. Все мосты, заводы, крупные предприятия были заминированы. На всех точках стояли подрывники. У нас на «Марате» два погреба – полностью заминированы, загружены торпедными головками. А что значит взрыв торпеды, сами представляете. На случай сдачи города мы были проинструктированы, как действовать, чтобы врагу ничего не досталось.
На Неве много кораблей стояло. Они обороняли дальние подступы к Питеру. А в районе Финского залива обороняли крупные корабли, которые не могли войти в Неву. И вся эта огневая мощь ударила по немцам.
В 10 часов вечера 15 сентября немец бросает листовки над Питером: «Ленинград раздолбаю, "Марат" в землю закопаю». О, для нас – это очень страшное предупреждение. Нам деться некуда. Как поставили «Марат» в ковш-канаву, у нас немец половину артиллерии зенитной вывел из строя. Некому защищать нас.
На южном направлении Ленинград прикрывали орудия Кронштадтских фортов, линкоров «Марат» и «Октябрьская революция». На уничтожение их были брошены все силы немецкой авиации. 21 сентября на аэродром Тирково, южнее Луги, прибыл груз 1000-килограммовых бомб со специальным детонатором замедленного действия. В воздух поднялось звено пикирующих бомбардировщиков Ю-87 «Штука». Один из «юнкерсов» пилотировал знаменитый немецкий ас Ганс Рудель. Небо над Финским заливом насквозь простреливалось зенитками. Позже Рудель вспоминал: «Оборона была просто убийственной, нигде потом в ходе войны я не видел ничего подобного».
Но самолет Руделя неожиданно вынырнул из облаков и с высоты 300 метров произвел прицельное бомбометание. Бомба пробила палубу линкора «Марат» и достигла боезапаса. От страшного взрыва корабль раскололся надвое. Облако дыма поднялось на несколько сотен метров. Погибло 600 человек. Лишившийся носовой части линкор «Марат» позже переоборудовали в береговую батарею, и его орудия продолжали бить по немцам.