Мое сердце болело за Лэндона – я точно знала, что это неправда. Я знала, как дорог был ему отец – человек, который не любил его так, как он того заслуживал. Я знала, какую боль Лэндону принесла его смерть, в особенности учитывая их последний разговор. И я была уверена, что он хотел получить шанс сказать отцу хорошие слова – шанс в последний раз сказать ему правду, которого он лишился.

Жизнь несправедлива ко многим людям, но я уверена, что наибольшая несправедливость выпала на долю Лэндона Харрисона.

Ему становилось лучше, он все чаще говорил о будущем – о нашем будущем, – но за последние дни его взгляд отяжелел. Я видела, как что-то гложет его изнутри, хотя он ничего не говорил. Я видела его раны, хотя он их прятал. Он держал свою боль взаперти.

Он даже не плакал, подумала я, сидя в машине.

Это было самым страшным – то, что смерть отца не вызвала у Лэндона никаких эмоций. Словно ничего не произошло. Он не давал своим чувствам выйти наружу, и это меня пугало. Он копил их внутри.

А такое никогда не заканчивалось хорошо.

*

– Я переночую в отеле с мамой, – сообщил мне Лэндон после ужина.

Как и в предыдущие дни, он почти ничего не ел. Я беспокоилась, но едва ли могла что-то с этим сделать. Мима передала ему несколько контейнеров, чтобы он съел хоть что-то, но он и к ним не притронулся.

Это был дурной знак. Лэндон отказался от бабушкиной еды.

Он стал таким немногословным. Таким холодным.

– Эй, это ведь твоя последняя ночь здесь, да? Ты улетаешь утром? – спросила я, стараясь не выдавать свою боль.

– Ага.

– Ты уверен, что не хочешь побыть здесь немного дольше? Я могу о тебе позаботиться. Только представь… – Я улыбнулась, подошла к нему и положила руки ему на плечи: – Завтрак в постель, массаж, объятия – в любой нужный и ненужный момент.

Я провела пальцами по его коже, и он одарил меня усталой, натянутой улыбкой:

– Я бы хотел, но нужно возвращаться к работе. Мой менеджер уже выносит мне мозг из-за того, что мы опаздываем со сроками.

Меня переполняло разочарование, но я изо всех сил старалась этого не показывать. Он через многое прошел. Не стоило заставлять его чувствовать вину еще и за то, что я буду скучать.

– Хорошо, ничего страшного.

Он одарил меня еще одной улыбкой, на этот раз чуть более искренней.

– Я хотел бы остаться на ночь, но, думаю, после сегодняшнего дня мне стоит побыть с мамой.

– Я понимаю, понимаю. Она нуждается в тебе, а ты нуждаешься в ней. Не беспокойся, езжай.

Он притянул меня к себе, чтобы обнять, и я крепко к нему прижалась.

– Спасибо тебе за все, Шей. Ты делаешь все возможное.

Я прислонилась головой к его груди:

– Как твое сердце?

Он не ответил, просто наклонился и поцеловал меня в лоб.

– Мне пора идти. Не беспокойся обо мне.

– Ты знаешь, что я все равно буду.

– Но все-таки попробуй. – Он наклонился и нежно поцеловал меня в губы. – Я люблю тебя – дважды.

– Я люблю тебя дважды, – эхом повторила я, не отрываясь от его губ. – Лэнд?

– Да?

– Не дай своим мыслям нас разлучить. Я всегда буду рядом, в любую минуту, когда это тебе понадобится. Всегда.

Мы попрощались, и я наблюдала из-за угла, как он садится в машину и уезжает. Меня охватило волнение. Он уехал с беспокойным разумом и тяжелым сердцем, и я понятия не имела, найдет ли он дорогу обратно. На днях мы говорили о нашем будущем, о сокращении пропасти между нами, но сейчас я чувствовала, что эта пропасть снова увеличилась.

И мысль о том, что Лэндон снова от меня отдалился – как физически, так и духовно, – разбивала мне сердце.

Когда я вошел в кабинет доктора Смит, она не закинула ноги на стол. Она не подбрасывала в воздухе мячик и не улыбалась своей глупой улыбкой. Она не попросила меня назвать три хорошие вещи, которые произошли за последние сорок восемь часов, и я был за это благодарен.