В разговоре с Фиалковским Лем прямо отметил, что портрет Кремина в общем реалистичный. Если это так, мы можем утверждать, что образ фирмы в романе тоже соответствует реальному: было это болтливое место и все работающие там евреи дожили до 1943 года благодаря тому, что были хорошо проинформированы. Потому Лем в 1942 году, вероятней всего, знал о ситуации в гетто.

Тогда это означает, что, работая в Rohstofferfassung, мой любимый писатель подвергался моральным мучениям, задумываясь о судьбе своих родственников. Понятно, что он ничего не мог сделать, чтобы им помочь. Но человеческий мозг так не работает. Я думаю, что уже тогда Лема мучили вопросы о природе добра и зла, которые через несколько лет он будет поднимать в «Неутраченном времени». Кремин кажется почти позитивным персонажем. Когда немцы начали следующую ликвидацию, он не жалеет ни сил, ни денег, чтобы вытащить «своих евреев, которых уже загружали на вокзале в вагоны».

Разумеется, он делал это небескорыстно. Похоже, что он приступает к делу из честолюбивых соображений. Убийство «его евреев» подрывает его позиции. Он не может этого допустить! Поэтому он пытается спасти их, и даже если (как в романе) спасёт только половину, это и так будет больше спасённых человеческих жизней, чем мог бы предъявить на Страшном суде автор этой книги (а вероятно, и большинство её читателей).

В начале 1943 года немцы приступили к ликвидации последних остатков гетто во Львове. Для львовских евреев не было никаких «сильных бумаг», погибнуть должны были все, и не важно, работали они для армии, или были в юденратах, или имели мундиры службы порядка. Отсюда, собственно, и моя уверенность, что невозможно, чтобы Лем работал в Rohstofferfassung аж до конца оккупации.

Когда Лем окончательно оставил эту фирму? Ответ, по сути, приводит к тому, верим ли мы в истинность истории Тиктина. Лемологи, с которыми я про это разговаривал, часто её оспаривали, аргументируя, что слишком много в ней совпадений (внезапная встреча коллеги из гимназии именно перед Rohstofferfassung?).

Я допускаю её правдивость, руководствуясь довольно слабым, признаюсь, аргументом, что выдумывать несуществующую фигуру не в стиле Лема. Он скорее закроется, скорее отвернёт внимание, скорее не скажет всей правды, но не подсунет на сто процентов выдуманного персонажа. Если бы он так делал, ему было бы проще избегать вопросов про еврейское происхождение, просто выдумывая фиктивных арийских предков.

Если предположить правдивость рассказа о Тиктине, у нас появляется довольно точная дата его побега из Rohstofferfassung – середина февраля 1943 года. Если же эту гипотезу отбросить, то остается только вероятность, что Лем убежал раньше и раньше стал Яном Донабидовичем. Независимо от версии мы должны принять, что, по крайней мере, определенное время Лем жил (ночевал) на территории фирмы, где чувствовал себя в безопасности.

«Мы предпочитали ночевать в гараже, нежели выходить в город, потому что было сказано, что наличие пропуска вместе с удостоверением личности не является для поляка гарантией неприкосновенности, и украинские полицейские могут его просто застрелить», – говорил он Фиалковскому. И это точно совпадает с тем, что описывает в книге «Поляки во Львове 1939–1944. Ежедневная жизнь» Гжегож Грицюк, под начальством Питулея украинская полиция охраны сеяла страх и среди евреев, и среди поляков. Встреча с таким полицейским была опасной для Лема, независимо от того, какой документ у него был.

Не важно, убежал он из фирмы уже в 1942 году или лишь в феврале 1943-го, появляется ещё одна загадка в биографии Лема, которую мы должны разрешить. По меньшей мере несколько месяцев он жил во Львове полностью нелегально. Каждое случайное узнавание на улице грозило смертью ему, его семье и «семье Подлуских с улицы Зелёной»