Варя была благодарна матери за то, что та почти ни о чем не расспрашивала ее. Если обращалась с вопросом, то только к Никите, в основном – по поводу его успехов в школе. Он взахлеб рассказывал про свои пятерки, потом, с подачи Вари, поведал бабушке и о первой двойке, полученной совсем недавно. Не за знания, правда, а за поведение. Но – в дневник.

– Молодец, – бабушка неожиданно похвалила внука. – Двойка по поведению – это нормально. Это даже замечательно.

Брови Никиты удивленно поползли вверх. Он никак не ожидал, что у него такая продвинутая бабушка.

– Как это? А мама меня ругала. И папа ругал.

– Ругали, потому что им так полагается. Они ведь родители…

– Так что же, по-твоему, замечательного в том, что ребенок двойку по поведению принес? – поинтересовалась Варя, строго сдвинув брови. В детстве она не замечала за матерью подобного либерализма.

– А то, что ребенок – он на то и ребенок! – отрезала мать. – Невозможно все время сидеть на месте, как истукан. Повертеться, похулиганить тоже иногда хочется. Тем более, он мальчишка!

– Мама! – попытавшись сделать серьезное выражение лица, строго возразила Варя. – Прекрати, ради бога! Что за методы воспитания?

– Ладно, не ворчи. Я все-таки бабушка, а бабушка должна баловать внука.

Никита, вполне довольный таким оборотом дела, улыбался во весь рот. Теперь взгляд у него снова был прежний – детский, ясный, наивный. Сердце больно сжалось в груди – если бы знать, что так будет всегда!

Варя не стала больше пререкаться с матерью. Взглянув на часы, она ахнула от удивления:

– Ничего себе! Уже почти одиннадцать, а он до сих пор не спит!

Никита, который в лице бабушки успел обрести надежного защитника, сразу же метнулся из-за стола и уселся к Галине Петровне на колени.

– Ну мам, мне совсем не хочется спать. Я в поезде выспался. Давайте еще полчасика посидим. Ну пожалуйста… Мне ведь завтра рано вставать не нужно.

Глаза у Никиты были сонными. Но спать он не хотел никогда. Эта особенность была у него с раннего детства, еще с пеленок – он отчаянно боролся со сном, долго и возмущенно хныкал, а потом засыпал, просто «вырубался», буквально за минуту. И теперь, повзрослев, он всегда неохотно повиновался требованию родителей идти в постель, потому что спать было неинтересно. Всегда хотелось еще поиграть, посмотреть мультфильмы или послушать новую сказку, которую прочитает мама.

– Нет, Никитка. Ты же устал, я вижу. Лучше давай завтра проснемся пораньше и сходим куда-нибудь, погуляем. В парк, например, или на Набережную.

– Завтра – это завтра, – продолжал сопротивляться Никита. Задрав голову, он умоляюще посмотрел на свою союзницу – бабушку, но та совершенно внезапно сдала позиции:

– Мама правильно говорит, малыш. Лучше лечь пораньше, чтобы завтра проснуться пораньше. Тогда день будет длиннее, можно будет многое успеть.

– Зато сегодняшний день будет короче, – сразу выдвинул контраргумент Никита. Но Варя уже тянула его за руку:

– Пойдем, хватит уже пререкаться.

– А ты со мной останешься? – спросил он с надеждой.

– Конечно, я побуду с тобой. До тех пор, пока ты заснешь.

– Спокойной ночи, бабушка, – грустно протянул он.

Галина Петровна расцеловала внука и прикрыла кухонную дверь, чтобы шум воды не помешал ему заснуть.

Расстелив постель на диване, Варя взбила подушки – те самые, на которых сама спала еще в детстве, только наперники на них мама несколько раз уже меняла.

Никита, облачившийся в пижаму, представлял собой зрелище весьма трогательное. Варя всегда испытывала какое-то особенное, пронзительное и ни с чем не сравнимое чувство нежности, когда видела сына в этой розовой фланелевой пижаме в цветочек. Девчачью эту, немного нелепую пижаму подарила ему в позапрошлом году на день рождения Галина Петровна. Тогда она была велика Никитке, он утопал в ней, а голые ноги, торчащие из-под завернутых штанин, казались слишком тонкими. Теперь же он вырос из пижамы, но ни в какую не собирался с ней расставаться. Несмотря на то, что рукава едва прикрывали локти.