– Пообещай мне, что больше не будешь гулять в лесу, – шепчет Эми. – Обещай мне.

– Обещаю.

Утро четверга. Первый ряд амфитеатра пустует. Блэквуд не пришел на занятие, чем только подкинул дров в постепенно разгорающееся пламя подозрения. После последней встречи у меня есть все основания подозревать его если не в убийстве, то хотя бы в укрытии информации. Его поведение в кафетерии, слова в лесу, выражение лица, взгляд – все буквально плещет ненавистью в мою сторону. Ненавистью, истоки которой остаются загадкой. Изи опаздывает. Я сижу одна на последнем ряду. Когда она появляется, миссис Стедстоун вовсю глаголет об истории происхождения стилей. Взгляд Изи подтверждает то, на что я надеялась весь вчерашний вечер, – она знает.

– Ты смотрела вчера новости? – она садится рядом.

– Мы с Эми смотрели.

– Боженьки, это так крипово. Кто мог сотворить такое с преподобным?

Связки сжимаются комом.

– У меня есть предположение…

– Мисс Блум, – прерывает наш разговор преподаватель, – что такое важное вы нашли, чтоб так открыто игнорировать занятие? Или вы считаете, что происхождение стилей не достойно вашего внимания?

Миссис Стедстоун смотрит на меня, а вместе с ней и пол-аудитории. Пытаюсь заговорить, но голос проваливается куда-то в живот вместе с моей уверенностью.

– Мы продолжим, если вы не против.

– В кафетерии.

Изи молча кивает. Ее лицо сосредоточено как никогда, но поджатые губы выдают то, что она так умело пытается скрыть: она взволнована не меньше меня.

– Я должна тебе кое-что рассказать, – выпускаю скопившееся внутри напряжение, усаживаясь за столик. – Я встречалась с дядей за пару дней до того, как он… Как все произошло. Во вторник вечером он подвозил меня домой и…

– Мать моя оперная дива… Ты видела его за день до убийства?!

– Да, но это…

– Как? Что ты вообще делала вечером в церкви?

– Не имеет значения, – потираю переносу, – Важно то, что дядя был не в себе. Он выглядел необычно и вел себя странно. Говорил какие-то небылицы, что я особенная и скоро за мной придут…

– Стоп. Кто за тобой придет?

– Не знаю. Мне кажется, он бредил. Может, его кто опоил или еще что-либо…

– Спокойненько, Сив. Дыши глубже, чилл.

Впиваюсь руками в край стола. Пальцы начинают болеть от напряжения.

– Ладненько. Кроме этого ты не заметила ничего странного? Запаха алкоголя или…

– Да он весь был клубком странностей! Он вел себя так… Я не знаю. Он был сам не свой, будто с ума сошел.

– Думаешь, он хотел увезти тебя от преследователей?

– По правде говоря, я не знаю, что думать.

– Я… просто… очуметь! Это так кринжово! – едва выдыхает она, хватаясь за голову. – Это даже хуже, чем заплатить три тысячи баксов за сумочку от Dior, а получить дешевую китайскую подделку.

Наконец я добилась того, ради чего и был затеян разговор – взаимопонимания. Кажется, теперь Изи поняла, каково мне сейчас. И, принимая во внимание ее беглый взгляд, побывавший за последнюю пару секунд во всех уголках кафетерия, у нее нет ни малейшего понятия, что с этим делать.

– Боженьки, – ее рука со свежим маникюром вцепляется в сумку, – мы должны сию секундочку сообщить об этом полиции.

– Что? Нет!

– Нельзя о таком умалчивать!

– Но и рассказать тоже! Никто мне не поверит.

– С какого тарарама?

Самое время придумать, как намекнуть ей о нестыковке во времени. Ведь кто поверит, что дядя подвозил меня во вторник, если его официально объявили мертвым с субботы.

– Понимаешь, – нервно откашливаюсь, – у меня мало доказательств, что мы виделись. Если честно, их нет.

– Да ты прикалываешься что ли! И о чем ты только думала?

Может, она и права. Нужно было сразу обратиться в полицию. Тогда мне удалось бы… Стоп. Удалось что? Объявить, что я проблемный подросток с тараканами в голове? В репортаже ясно сказано: дядя Ник убит пять дней назад. А, значит, тот человек в машине, кем бы он ни был, не мог быть им.