При мысли о послеполуденных выездах Лоскутовой, Шаркову стало тоскливо. Ему осточертели все эти магазины одежды, возле которых нужно было долго дожидаться, пока Лоскутова по накладным сдавала на реализацию пошитые вещи и забирала нераспроданное, еще больше – склады оптовиков, в которых директриса вместе со своим товароведом Олей Лехановой придирчиво, мучительно-медленно отбирала ткани и фурнитуру для ателье и спиртное, сигареты и шоколадки для своего круглосуточного киоска и потом всем этим добром загромождала багажник и задние сиденья. Особенно же тяготили его выезды в налоговую инспекцию, районное предприятие тепловых сетей или иную контору, числившую ателье в должниках. Туда Лоскутова отправлялась всегда взвинченная, то мрачнее тучи, то лихорадочно-веселая, прихватив с собой бутылку коньяка или французского шампанского и коробку конфет для подношения, а возвращалась неизменно подавленная, и её дурное настроение передавалось Шаркову.

Он поневоле задумывался о том, о чем обычно думать не хотелось: что Лоскутова жульничает напропалую, оттого и переживает, боясь расплаты. Но она, по крайней мере, сколачивает себе капитал, а чем занимается он? Если её фирма – мошенническая, то кто он при ней? Сообщник? Или всего лишь «шестёрка»? А ведь он – дипломированный энергетик, десять лет проработал в Норильске на знаменитом комбинате. Обидно… Но что же делать, если единственным «достижением» норильского периода его жизни оказалось своевременное, еще в 1990 году, возвращение в родной город и приобретение тогда же подержанных «Жигулей»? Можно было купить в ту пору и хороший дом, но он замешкался, все надеясь выгадать, найти что-то получше, подешевле, – и так протянул до взлета цен в начале 1992 года. Что ж, хорошо уже то, что успел унести ноги с севера, иначе застрял бы за полярным кругом без средств на возвращение, а на тысячи, накопленные на книжке, не то, что «Жигули», – и колбасы на неделю не купил бы. А с «Жигулями» он худо-бедно мог прокормить и себя, и семью: безработную жену и дочку-восьмиклассницу.

Лоскутова о чем-то задумалась. Украдкой, искоса Шарков поглядывал на неё с любопытством: неужели на собрании ей предстоит что-то более серьезное, чем обычная трепотня для обмишуривания доверчивых баб? Хотя, впрочем, любое выступление следовало продумать. Не так-то просто удерживать внимание смешливых, рассеянных портних. Ведь проводить мероприятие Лоскутовой придется, скорее всего, снова в одиночку. Чермных, владелец 51 процента уставного капитала товарищества, способный заговорить баб не хуже Кашпировского, жаловал на такие собрания не часто. Обычно он появлялся в тех случаях, когда путем голосования учредителей ТОО нужно было оформить решение какого-то важного вопроса.

Уже в пути Лоскутова что-то вспомнила и сообразила. Не глядя на Шаркова, она сказала как будто мягко, но так, что сразу стало ясно, что возражения неприемлемы:

– Константин, тебе надо быть на собрании.

– А я хотел системой зажигания заняться… Вы же знаете: барахлит.

– На собрании вопрос будет больной. Не хочу визга. Когда рядом мужики, бабы ведут себя приличнее. А что касается твоего обеда, то компенсирую, как могу: чаем и колбасой.

Спорить не приходилось. Для чего ещё и нужен он Лоскутовой, как не для внешнего эффекта, «блезира» – чтобы, проще говоря, в бабьем коллективе пахло мужиком? В конце концов в служебных разъездах водить директриса могла бы и сама, купив для этого дешевенькую «тачку» и ещё, может быть, выиграв от этого дополнительного штриха к своему имиджу самостоятельной, скромной бизнес-леди…