И плевать на слабость и дрожащие конечности. Если он и правда даст себя пощупать и понять, что это, вообще, за зверюшка, я перетерплю и не такое.

И император дал. Шагнул ко мне, а вслед за ним качнулось… качнулся… что-то вроде плаща из тьмы. Меня окутало предгрозовой свежестью, каким-то нездоровым азартом и… а вот это показалось.

Потому что чего, а странного, внезапного влечения к странной зверюшке, которую являл собой император, у меня не было. Не могло быть.

– Не боишься.

– А надо?

Голос Лориана III тоже изменился – стал ниже, грубее, а в спальне будто проснулось эхо, из-за которого все слова двоились, казались мрачнее, чем на самом деле.

Хотя какая мрачность! Подумать только, кожа его величества стала не только бледной, она покрылась странного вида рунами. Что-то знакомое, но… Конечно! Некоторые лекарские книги были написаны на древне-анершератском, истинном, почти забытом языке нашего мира. Он растворился вместе с рианами и некромантами, но кое-что осталось.

И пусть эти книги разваливались в руках, но мне, как умнице и отличнице дали возможность поизучать некоторые из них. А странная руна, похожая на фаркаса с крыльями, что плыла по телу императора от ключицы и ниже, кажется, встречалась в самом древнем из учебников. В том, который мне дали пощупать исключительно глазами, из рук такого же дряхлого и разваливающегося библиотекаря.

Шагнув ближе, взглядом проследила путь руны и чуть не схватила императора за грудки. Точнее – за металлический отворот сюртука странного кроя. Хотя какие странности, когда всё происходящее больше напоминало сон после того, как переберёшь Ктаранского самогона.

И нет, не по собственному опыту, исключительно по рассказам. Рас-ска-зам.

– Асса, – не столько угрожающе, сколько волнительно прошипел император – или кто он теперь? – и схватил за руки.

От прикосновения я охнула, чувствуя, как что-то наполнило меня… нет, не силой. Огнём. Страшным, диким огнём, что понёсся по венам, раздувая пламя.

И забылось обо всём: о том, что кто-то отравил императора, о том, что нужная руна где-то скрылась, о том, что всё это… всего величества неплохо бы зарисовать.

– Что ты делаешь? – вдруг выдохнул император.

И я могла поспорить с рианами, что в его голосе звучала растерянность.

– Ничего, – некрасиво прохрипела, но даже на это стало плевать, когда кончик длинного чёрного ногтя коснулся щеки.

А я… Я! Трезвомыслящая, думающая, способная сосредоточиться в любых условиях, я закрыла глаза, потому что по-другому вынести то удовольствие, которое окатило горячей волной от макушки и ниже оказалось невозможно.

– Кто ты?

И вдруг осозналось, что ничего прекраснее этого голоса я в своей жизни не слышала. А из сожалений осталось лишь, что мы с величеством всё ещё одеты в неудобные, мешающие коснуться тряпки.

Стойте. Что?

Я распахнула глаза, отшатнулась и ударила по императору пульсаром, на который ушли оставшиеся силы. И уже в который раз за сегодня с опозданием поняла, что вытворила.

Я. Атаковала. Императора.

И плевать кто он и в каком виде. Только за один этот пульсар мне грозила казнь без суда. И правильно, потому что напасть на двух венценосных заср… замечательных магов за вечер – явный перебор.

Вот уж, правда, фаркасова задница, Ар был прав.

– Простите, я…

Что? Не справилась с тягой к вашему величеству? Не захотела падать вам в постель? Почувствовала влечение к… полутрупу? Последнее особенно напрягало, и я отступила ещё на шаг под равнодушный взгляд императора. Если глаза без зрачков могут выражать равнодушие.

– Ты должна умереть, – выдал этот… это…

– Это приказ, надежда или сожаление?