Спектакль «Миллион за улыбку» в Моссовете, Марецкая говорила по тексту персонажу Цейца:

– Спой, спой, Женя!

Сергей Сергеевич отвечал тоже по тексту:

– Я не могу, у меня катар верхних дыхательных путей.

– Пой нижними, – неожиданно «выдала» Вера Петровна и ушла со сцены.

Вера Петровна Марецкая загорает на южном пляже. Загорает очень своеобразно: на женском лежбище, где дамы сбросили даже легкие купальнички, знаменитая актриса лежит на топчане в платье, подставив солнцу только руки, ноги и лицо. Проходящая мимо жена поэта Дудина замечает ей: «Что это вы, Верочка, здесь все голые, а вы вон как…» «Ах, дорогая, – вздыхает Марецкая, – я загораю для моих зрителей! Они любят меня; я выйду на сцену – тысяча людей ахнет от моего загорелого лица, от моих рук, ног… А кто увидит мое загорелое тело, – кроме мужа, человек пять-шесть? Стоит ли стараться?»

Чтобы получить «добро» на один из сценариев, режиссер Исаак Магитон как-то попросил Веру Петровну Марецкую написать на себя характеристику. Через минуту она вручила ему чистый лист бумаги, на котором сверху стояла надпись: «Характеристика», а внизу подпись: «Народная артистка СССР Вера Марецкая». «Остальное напишешь сам», – сказала Вера Петровна. «Я не стал ничего писать, – рассказывал потом Магитон. – Храню характеристику до сих пор. А когда на душе кошки скребут – перечитываю».

Вера Марецкая в спектакле «Рассвет над Москвой» играла вместе с Николаем Мордвиновым. По ходу пьесы у героев случалась размолвка, и героиня решала первой пойти на примирение. Заходила к нему обычно с такими словами:

«Мужик скучает, дай, думаю, зайду первая».

Что случилось с Верой Петровной, не знает никто, но она на одном из спектаклей оговорилась:

– Мужик скучает, дай, думаю, дам первая.

Раневская в семьдесят лет объявила, что вступает в партию.

«Зачем?» – поразились друзья.

«Надо! – твердо сказала Раневская. – Должна же я хоть на старости лет знать, что эта сука Верка говорит обо мне на партбюро!»

Как то Раневскую спросили, почему у Марецкой все звания и награды, а у нее намного меньше. На что Раневская ответила:

– Дорогие мои! Чтобы получить все это, мне нужно сыграть как минимум Чапаева!

В театре упразднили должность суфлёра. В спектакле «Правда – хорошо, а счастье лучше» у Раневской было много текста, и она очень боялась что-то забыть. Помощник режиссёра, стоя за кулисами с пьесой в руках, во время пауз, которые Фаина Григорьевна делала специально, ей подсказывала. Боясь, что Раневская что-то не расслышит, она каждый раз высовывалась так, что её голова была видна в зале. В одной из сцен, когда помреж чуть было совсем не вышла на сцену от усердия, Раневская её остановила: «Милочка, успокойтесь, этот текст я знаю».

Самое интересное, что зрители решили, что так и было задумано.

Раневская часто заходила в закулисный буфет и покупала конфеты или пирожные, или еще что-нибудь. Не для себя – с ее страшным диабетом ей ничего нельзя было есть, а для того, чтобы угостить кого-нибудь из друзей-актеров. Так однажды в буфете она подошла к Варваре Сошальской: «Вавочка, – пробасила она нежно, – позвольте подарить вам этот огурец!» «Фуфочка, – так звали Раневскую близкие, – Фуфочка, с восторгом приму!» (У Сошальской был такой же низкий, органного тембра голос.) «Только уж вы, пожалуйста, скажите к нему что-нибудь «со значением», как вы умеете!» «Вавочка, дорогая, – снова начала Раневская, – я, старая хулиганка, дарю вам огурец. Он большой и красивый. Хотите ешьте, хотите – живите с ним!»

Как-то у Раневской спросили напрямик, почему у Марецкой и премии, и «Гертруда», а у нее нету? «Голубчики мои, – вздохнула Раневская, – чтобы мне получить все, что есть у Марецкой, мне нужно сыграть как минимум Чапаева!»