Плюс десять килограммов к его и, без того атлетичной фигуре, злоба за предыдущие нокдауны и сломанный нос, Таня на балконе – п ротивник должен быть сметен.

Поэтому, как только раздался звук гонга, Ермаков пошел в жёсткий прессинг. Полугодовая ситуация повторилась в утроенном формате. Каждый удар Ермакова мог стать нокаутирующим. Но и Леха уже обрел уверенность. Он за последние полгода укладывал этого чемпиона дважды, не считая прохода в ноги и удачного удушающего на задворках ночного клуба. Да и Ермак, набрав массу, растерял скорость и технику. Могучие джебы и размашистые хуки пролетали пудовыми гирями мимо, а попытки прижать к канатам заканчивались потерей равновесия для самого атакующего. Красиво, зло и уверенно в этот раз играл сам Малыгин. Его точечные прямые проходили четко и жёстко, финты закручивали, а нырки и уклоны открывали подбородок противника для финального удара. А Леха тянул время. Где-то в глубине души он всё ещё был новичком, пришедшим в зал мастера спорта Ермакова, поэтому боязнь промахнуться, провалиться или подставиться придерживала его всё нарастающий кураж.

После второго раунда стало понятно, что бывший чемпион выдохся окончательно. Он лишь уперто принимал дальние прямые-боковые от своего соперника, тупо выжидая тающий шанс нокаутировать. В середине третьего раунда Ермаков глухо закрылся в углу, постепенно оседая под градом ударов. Леха, покачав корпус вправо-влево, вбил мощнейший апперкот под задравшийся локоть и оппонент с сиплым вздохом осел на настил ринга. Коварный удар в печень, отрабатываемый ещё в ярославском спортзале, прошел стопроцентно в цель и, после отсчета аута, рефери замахал руками в сторону дежуривших врачей. Отошедший в свой угол, Малыгин терпеливо дождался окончания медицинского вмешательства и команды судьи для выхода в центр. Секундный ритуал поднятия руки победителя и можно уходить с ринга. Леха, поборов всю неспортивную неприязнь, шагнул к Ермакову. Тот же, зло, с «пошелнахер», отшвырнул протянутые перчатки и, с перекошенным от боли и ярости лицом, нырнул под канаты.

Спрыгнувшего с ринга Леху облепили малыши и радостно прослезившийся Анатолий Васильевич. Похлопываемый со всех сторон Малыгин, подняв голову на балкон, нашел взглядом ту, ради которой только что победил. Она была прекрасна. Она была его.

И было ещё полтора дня в городе белых ночей. Расставшись с Василичем и пацанами, которых любезно забрал на экскурсии какой-то однокурсник старшего тренера, Леха погрузился в романтическую эйфорию северной столицы. За неполных сорок восемь часов они исколесили весь центр Петербурга, вознеслись на колоннаду Исакия, потоптали заброшенные дорожки Константиновского парка и осмотрели заглушенные фонтаны Петергофа. Но больше всего, конечно же, было поцелуев в машине, смелых ладоней под тоненьким женским свитером и влажных вздохов отказа. Возможно, будь Леха любовником поопытнее, смог бы добиться взаимности от Татьяны и прямо в машине, но… Не так он представлял себе их первую близость, прекрасно понимая, что второго шанса может и не быть. В гости к ней он набиваться не пытался, в первый же час выяснив, что девушка живет в адресе с бабушкой, в ожидании окончания ремонта трехкомнатной квартиры на Мориса Тореза. Визит в общагу не рассматривался в принципе. Они лишь поздно ночью расстались на четыре часа, чтобы рано утром вновь оказаться в уютном мире велюрового жигулевского салона.

Поезд на Вологду отходил вечером, около девяти. Влюбленные не опоздали, как было бы в классике. Наоборот, приехав за три часа, они, взявшись за руки, обошли ближайшие к Московскому вокзалу улицы. Леха, будучи историком, намеренно называл площадь Восстания Знаменской, рассказал историю строительства вокзалов братьев-близнецов в Москве и Санкт-Петербурге и завел коренную петербурженку на улицу Джона Леннона, чем несказанно её удивил. Затем, около памятника Пушкину рассказал печальную байку о том, что поэт смотрит на балкон одной из своих возлюбленных. Правда, заметив увлажнившиеся глаза, добавил: «Но это неточно».