Явные «неуправляемые» – в первую очередь сам Горский – были уже давно выведены из его членов. Остальные были людьми, вполне зависимыми от дирекции и казались безусловно послушными. Заместителем председателя был Григорий Вальцов, вернувшийся не так давно из отраслевого вычислительного центра и занявший пост заместителя директора по науке, обязанности которого до него исполнял Феодосьев. К слову сказать, Валентин Феодосьев воспринял возвращение Вальцова не только как личную катастрофу для своего честолюбия, но и как предательство со стороны давнего приятеля. Впрочем, Вальцова возникшие моральные коллизии с судьбой карьеры Феодосьева нисколько не взволновали. Он и прежде был начальником Валентина, да и по разуму и административному опыту безусловно превосходил его – в этом у Григория не могло быть ни малейших сомнений. Попытки Феодосьева проводить мелкие акции служебного саботажа Вальцов, как правило, быстро подавлял. Но это не значило, что в отношении Горского их позиции особенно разнились. Конечно, в то время как Феодосьев ненавидел Михаила всеми фибрами своего существа, Вальцов всего лишь полагал, что Горский способен только к научной работе, а к административным обязанностям относится совсем не так, как следует. Но даже не это определило его решение присоединиться к диктату директора и голосовать против Горского, хотя пост заведующего сектором по сути исполнения какой-либо административной функции не предусматривал – просто Григорию совершенно незачем было конфликтовать из-за Михаила с Пестеревым, на которого и так нельзя было в достаточной степени полагаться. Рядовые же члены совета либо не любили Михаила за самостоятельность, какую не могли себе позволить, либо просто боялись, что в случае сопротивления с ними расправятся точно так же, как с Горским – даже проще.

И все-таки в двух голосах членов НТС в свою пользу Михаил был уверен. Согласно положению в состав совета с правом решающего голоса входил секретарь комсомольской организации института. Им была молодая красивая, по слухам, еще незамужняя женщина, как и Михаил, закончившая МВТУ им. Баумана, только лет на тридцать поздней. Звали ее Алла, работала она в другом отделе, но иногда они по-дружески перебрасывались несколькими словами, как выпускники одной альма матер. Однажды Михаил вышел из своей комнаты на лестничную площадку и, посмотрев вниз, увидел чудный идеал молодости и чистоты. Аллочка была в простом, удивительно идущем белом летнем платье, и от нее исходило такое сильное ощущение полноты своей готовности к счастью и любви, что и Михаил с первого взгляда тоже проникся искренним убеждением, что да, все это так, она нисколько не ошибается, и сказал первое, что пришло на ум: «Здравствуйте, ваша свежесть!» И Аллочка сразу поняла, что он заметил именно то, что надо, и вместо ответного: «Здравствуйте!» или «Доброе утро!», выдохнула из глубин груди: «Спасибо, Михаил Николаевич!» Михаил был уверен, что этого она не забыла и не забудет. И будет голосовать «за», к чему бы ее ни обязывали.

Вторым человеком, на поддержку которого вопреки логике служебного преуспеяния мог рассчитывать Михаил, был заведующий отделом из другого отделения института, скромный и деловой человек, с которым у Горского не было никаких служебных соприкосновений. Но как-то раз Михаил случайно услышал, что этот человек увлечен моржеванием, и вскоре зашел к нему, чтобы прояснить для себя способ преодоления неприязни к выходу из холодной воды на морозный зимний воздух, рассказав, что сам уже больше четверти века круглогодично принимает холодный душ. «Трудно ли вам было преодолевать этот барьер? Купания в холодной воде я не боюсь, весной плавал среди льдин, а вот в зимнюю стужу выход после купания на воздух, боюсь, как радость для тела не восприму». В ответ собеседник заверил Михаила, что до нормального моржа ему осталась самая малость и даже посоветовал поменять квартиру, чтобы переехать в район Химкинского водохранилища, где в майне купался сам. Чувство возникшей тогда взаимной симпатии не могло подвести. Но этими двумя людьми список сторонников и исчерпывался.