Ну, во-первых, поутру раньше никогда так радостно и звонко не пели птицы; во-вторых, небо никогда не было таким пронзительно голубым и чистым, а в-третьих, никогда еще цветы не пахли так одурманивающе и пряно, особенно ее любимые розы. Тильда недоумевала, отчего раньше она не замечала, что окружающий мир так прекрасен. Но самое большое чудо было в ней самой. Никогда прежде она не просыпалась с мгновенным ощущением беспричинной и беспредельной радости, никогда еще не пело и не ликовало все у нее внутри, не было такого прилива сил. Казалось, она забыта, что такое усталость, грусть и желание, чтобы скорее кончился день. Сейчас, наоборот, ей хотелось, чтобы ночь никогда не наступала, ведь так жалко было времени, отданного сну, так много дел можно было сделать, столько рассказать своему гостю и столько интересного услышать от него.

Дни летели незаметно, и Тильда не считала, сколько их прошло с тех пор, как она стала выхаживать геолога. Но вот в одно наступившее утро, пока Тильда готовила завтрак, он походил совсем уже бодро по комнате, а когда они сели за стол, спокойно и уверенно сказал:

– Не знаю даже, как мне благодарить тебя, Тильда. Сама знаешь, что ты спасла меня. Если бы не ты, болезнь меня бы одолела, хоть я и крепкий орешек. А сейчас я чувствую, что почти совсем здоров. Послезавтра надо будет отправляться к товарищам в лагерь и браться за работу. Спасибо тебе.

Тильда выслушала его и улыбнулась:

– Я рада, что ты выздоровел, я рада, что ты вернешься к друзьям и снова будешь заниматься своим любимым делом. Будь здоров и счастлив, это и есть моя награда и твое спасибо.

И она пошла заниматься своими привычными, обычными делами.

Но вот незадача, этот день выдался, видимо, каким-то неудачным. Работа не спорилась, как раньше, иногда Тильда даже как бы вообще забывала, что делает, и о чем-то глубоко задумывалась, но о чем? Птицы в это утро тоже почему-то не пели, небо хмурилось и даже цветы не пахли. Она и так, и эдак наклонялась к своим любимым розам, но нет, сегодня они не пахли. Никто не мог ей подсказать, почему вернулась грусть, а радостное ликование внутри кончилось. А тут еще к концу вечера навалилась такая усталость, что она, зайдя в хлев доить корову, прижала к себе ее умную теплую морду и неожиданно расплакалась.

Она даже не плакала, а рыдала навзрыд, и ей казалось, что внутри у нее сердце разрывается на части. И что это вдруг на нее нашло! Сколько она себя помнила, ей не доводилось реветь. Была она не из слезливых. Как бы тяжело в жизни и на душе ни было, слезу из нее вышибить не удавалось никому и ничему. А тут? Еле переставляя ноги, шла она домой. Значит, уже послезавтра не будет этих веселых бесед во время завтрака и ужина, никто не встретит ее на пороге, не снимет с нее пальто и не спросит: «Ну, как сегодня твой день прошел, что было хорошего?» Никто не расскажет ей столько интересного о людях и окружающем мире, а ведь она уже привыкла каждый вечер слушать захватывающие дух истории из жизни человека, этот мир повидавшего и знавшего столько, что и за всю ее жизнь ей бы не наскучило его слушать. Ни с кем теперь не поделится прожитым она. Ведь и ей довелось за десять лет служения людям пройти через многие испытания, и она тоже так нуждалась в добром и внимательном слушателе.

Тильда открыла дверь в дом и увидела, что стол уже приготовлен к ужину и за ним, низко свесив голову, сидит геолог. Тильда застыла на пороге.

– Добрый вечер, – неслушающимися губами проговорила она.

– Добрый вечер, – глухо отозвался он.

Они помолчали. Тильда все еще стояла в рабочем пальто, но совершенно не замечала этого.