Может, это и было запрещено, но стоящих рядом полицейских не волновало, что делают люди.

– Мы начнем поиски, – заявила Моника и сделала резкий жест своим людям.

Все трое начали пробираться сквозь толпу, следуя нашему хрупкому плану: попытаться отыскать в одном из святых мест человека, который увидел Разона и запомнил его.

Я ждал, заметив, что двое полицейских неподалеку разговаривают на иврите. Один помахал другому, очевидно, уходя с дежурства, и пошел прочь.

– Кальяни, – сказал я, – за мной.

– Конечно, мистер Стив.

Она присоединилась ко мне резвым шагом, и мы направились к уходящему полицейскому.

Он бросил на меня усталый взгляд.

– Здравствуйте, – сказал я на иврите с помощью Кальяни. Я сперва бормотал себе под нос то, что хотел сказать, чтобы она смогла перевести. – Извините за мой ужасный иврит!

Он помедлил, потом улыбнулся:

– Он не так уж плох.

– Он кошмарен.

– Вы еврей? – предположил он. – Из Штатов?

– Вообще-то, я не еврей, хотя и из Штатов. Я просто думаю, что человек должен попытаться выучить язык страны, прежде чем посетить ее.

Офицер улыбнулся. Он казался вполне дружелюбным человеком, как, впрочем, и большинство людей. И им нравилось, когда иностранцы пытались говорить на их родном языке. Мы еще немного поболтали по пути, и я узнал, что он действительно уходит с дежурства. Кто-то должен был за ним приехать, но он, похоже, не возражал поговорить со мной, пока ждет. Я пытался продемонстрировать, что хочу попрактиковаться в языке, разговаривая с местным жителем.

Полицейского звали Моше, и он работал в одну и ту же смену почти каждый день. Его обязанность состояла в том, чтобы следить за людьми, которые пытались делать глупости, а затем останавливать их, хотя он признался, что намного важнее не допустить террористических атак в храме. Его обычный участок находился в другой части города, но Моше перевели сюда на время праздников, когда правительство беспокоилось по поводу возможных актов насилия и хотело более заметного присутствия властей в туристических местах. В конце концов, этот храм находился на спорной территории.

Через несколько минут я потихоньку перевел разговор на Разона.

– Уверен, вам случается увидеть кое-что интересное, – сказал я. – Перед тем как прийти сюда, мы побывали у Садовой могилы. Там был один сумасшедший азиат, кричал на всех.

– Правда? – спросил Моше.

– Ага. Судя по акценту, он американец, но с азиатскими чертами лица. Так или иначе, у него была большая камера, установленная на треноге, – как будто он там самая важная шишка и никто другой не заслуживал права фотографировать. Сильно повздорил с полицейским, который не хотел, чтобы он использовал вспышку. – Моше рассмеялся. – Он и здесь побывал.

Кальяни хихикнула, переводя это.

– О, вы молодец, мистер Стив!

– В самом деле? – небрежно спросил я.

– Да, точно, – подтвердил Моше. – Должно быть, это тот самый парень. Он был здесь… хм… два дня назад. Проклинал всех, кто толкал его, пытался подкупить меня, чтобы я отодвинул их всех и предоставил ему побольше места. Но странно, что когда он начал фотографировать, то не возражал, если кто-то загораживал объектив. И он снимал по всему храму, даже снаружи, самые неинтересные места!

– Настоящий псих, да?

– Да уж, – усмехнулся офицер. – Я постоянно вижу таких туристов. С большими крутыми камерами, на которые они потратили кучу денег, а фотографировать совсем не умеют. Этот парень – он не знал, когда надо включать вспышку, понимаете? Использовал ее при каждом снимке – даже на солнце и на алтаре, со всеми его огнями!

Я рассмеялся.

– Ну да! – сказал он. –