– Это всё мне?! – радостно пролаял старый пёс не веря своему счастью, впрочем, не надеясь, что Двулапые поймут, что именно он им пролаял. "Лишь бы не напугать их лаем, – подумалось ему – А то они убегут вместе с лакомством."

Но Мелкие и не собирались убегать, протягивая колбасу к носу Хромого и искренне забавляясь над ним и подразнивая, то приближая, то пряча от него лакомство.

Зад старого пса уже весь танцевал вместе с хвостом, ноздри расширялись, внимая запах деликатеса, уши хлопали по голове, слюни текли ручьем. В голове стоял голодный туман.

– Какие славные, добрые Мелкие, – тихо проурчал он.

От радости, любви, благодарности и голода сердце готово было выпрыгнуть из груди.

Краем уха Хромой услышал щелчок зажигалки, краем глаза уловил огонёк внутри колбасы, кончиком носа почуял запах дыма, но… голодный мозг не воспринимал никакой информации, кроме протянутого доброй, белой, детской лапой огромного куска колбасы. Жадно выхватив добычу, пёс подобострастно отполз на метр назад, глядя на замерших Двулапых преданным взглядом. Раздался взрыв, который Хромой скорее почувствовал, чем услышал. Нос резко обожгло огнём, глаза застелила пелена и он рухнул, как подкошенный, оглушенный взрывом. Через секунду пелена рассеялась, пасть пронзила резкая и сильная боль. Пёс завыл от муки, но раздробленная нижняя челюсть смогла выдать только жалобный скулёж. Кровь засочилась из покорёженной пасти, из глаз брызнули слёзы боли. Уши уже отошли от взрывного звона и услышали задорный, чуть истеричный смех двух Мелких Двулапых благодетелей.

– Почему вы смеётесь? Мне же так больно? – попытался он пролаять, но вместо лая повреждённая пасть сквозь невыносимую боль смогла выдать только скрежещущий звук, что вызвало очередной приступ смеха у Двулапых.

" Петарда! – понял вдруг Хромой – В колбасу засунули большую, горящую петарду. Я видел такие в Холодные Праздники Ёлок. И её взрыв разворотил мне пасть…"

Хромой обреченно понял, что это конец, с такой раной собаки не выживают. Он бросил мутный взгляд на веселящихся от души Мелких Двулапых, отказываясь верить, что они искалечили его нарочно, чтобы просто позабавиться. Собрав остаток сил, превозмогая жуткую боль и предсмертную слабость, Хромой пёс встал на обессиленные лапы, тоскливо посмотрел на ошмётки колбасы, разбросанные взрывом петарды, на кровь и собственные вырванные зубы на земле, и, не оборачиваясь на хохочущих Мелких, шатаясь поковылял в сторону Оврага. Ему хотелось умереть возле Жужи, в том месте, которое он считал своим домом, с Легионом, в котором любимые друзья и единственные родные существа.

То и дело спотыкаясь и падая, боясь потерять сознание, Хромой смог одолеть пару сотен метров, добрести до Оврага и, истекая кровью, рухнуть возле дремлющей Жужи. Мгновенно проснувшаяся болонка вскочила на лапы и тут же разглядела умирающего старого пса, лежачего в нескольких метрах от неё. Жужа взвизгнула, подбежала к тому, кого она знала уже столько лет, кто несколько раз был её Тайным Самцом, разглядела его раздробленную пасть с переломанным носом, услышала предсмертное, сиплое дыхание, заглянула в мутнеющие глаза и издала страшный, горестный вой. Собакам, живущим долго одной семьёй, не обязательно слышать скорбь члена своего Легиона. В отличии от Двулапых, они слышат горе инстинктивно. И вопль Жужи услышали те, кто был вместе годами. Услышали скорее сердцем, чем ушами. На вопль Жужи, в Овраг, во весь опор, мчались Бес, Чёрный и Учёный. Мелкий и Гордый, недавно прибывшие в Легион, не слышали Жужу, продолжая бродить в поисках добычи.