– Что за вздор? – поразился Клавдий.

– И судьи не только поверили этому вздору, но и осудили всех троих на казнь. На смертном-то пути и встретилась с ними Корнелия, уж не знаю, случайно или нет. Осужденных, по обычаю, помиловали, казнь им заменили ссылкой на острова. Но на весталок принцепс затаил злобу, взял под стражу – и сел в лужу. Они были невинны! И тут в лапы Криспина попался Валерий Лициниан, жалкий щеголь, болтун, паршивый адвокатишко, который со страху был готов оговорить кого угодно. Император плясал от радости, приговаривая: «Лициниан нас оправдал!» Спасая свою шкуру, этот негодяй оболгал Корнелию, ее подруг, трибуна городской когорты Целера. – Марк сжал кулаки и желваки заходили под его скулами. – Бедного парня до смерти забили розгами. Он до последнего вздоха кричал, что не виновен. Весталкам, против которых не хватило улик, милостиво разрешили покончить с собой. А Корнелию… Как поступили с ней, ты видел, – завершил Марк свой рассказ.

– Отвык я от всего этого, – сказал Клавдий. – Я ведь семь лет не был в Риме.

– А сейчас – каким ветром тебя сюда занесло?

– Приказано явиться к цезарю. Он сейчас в Риме?

– Готовился к отъезду в Альбу, но задержался. Полагаю, что из-за казни. Ты найдешь его в Новом дворце. Опасайся его, Метелл, это страшный человек, Трижды подумай, прежде чем сказать что-либо. Не доверяй его милостям, ибо уже были случаи, когда он вечером ласкал человека, а утром отправлял на казнь. И… держи меня в курсе своих дел. Я задержусь еще дня на два-три. Найдешь меня в доме Лициния Суры. Подвезти тебя?

– Не стоит, мне здесь недалеко.

– Ну, как знаешь. Прощай. И еще… – Марк крепко сжал его руку. – Я просил бы тебя сохранить в тайне наш разговор и вообще то, что видел меня. О моем приезде никто не должен знать.

Марк сел в паланкин-лектику, которую подхватили четыре рослых каппадокийца и понесли, расталкивая прохожих.

Метелл огляделся. Он стоял на пересечении Длинной улицы и Аргилета. Для того, чтобы добраться до Эсквилина, где стоял его дом, ему требовалось пройти до Субуры и по ней подняться к Оппию.

Но прежде всего требовалось избавиться от коней. Преторианские казармы, где находилась главная станция императорском почты, располагались чуть поодаль от Коллинских ворот, так что пришлось возвращаться. Лошади неспокойно пряли ушами, почувствовав близость родного стойла.

В казарме с ними никто не хотел разговаривать, поскольку трибун был в отъезде, центурион болел, а замещавший его оптион ни за что не хотел отвечать. То есть лошадей он готов был принять, но ставить печать почты на расписке не мог. Проторчав там до полудня и изругавшись до хрипоты, Клавдий все-таки избавился от кляч и отправился домой в сопровождении тяжело нагруженного Созия.

… Но как обманешь, как пойдешь обкрадывать,

И как хитрить с таким отцом, как мой отец…

Цецилий Стаций

На Аргилете путь Клавдию и его слуге преградила пышная процессия. Важно шествовала жрецы, украшенные вашими. За ними гнали рыжих бычков, Их короткие рожки были увиты гирляндами цветов.

– Что за праздник? – рассеянно спросил Клавдий у какого-то мужичка, по виду сельчанина, который, стоя у лавки кожевенника, приценивался к конской сбруе.

– Римские Игры, – ответил тот, – с удивлением поглядев на него

– Господин центурион уже и дням счет потерял, – съехидничал жирный торговец. – Вот уж кому хорошо живется – за чужой счет, Воистину; «цари беснуются, а платятся ахеяне»…

Клавдий замедлил шаг и взглянул на Созия.

– Тебе не кажется этот господин похожим на кого-то?

– Воистину: «кабан Минерву поучающий», – нашелся слуга.