Подойдя к крылу, где располагались кабинеты врачей и ординаторские медсестёр, запиравшиеся на ночь, Гена услышал оклик Светланы откуда-то сзади.

– О, привет. Ты здесь? – немного смутившись, произнёс Гена.

– Где же мне быть? – Светлана улыбнулась. – Смена-то кончилась. Ну, что, пойдём?

– П-пойдём, – согласился Гена, обескураженный поворотом событий. – А на вахте кто?

– Анна Григорьевна. Кто же ещё? Ты что, график дежурств не смотрел?

– Не-а, – признался Гена, увлекаемый под руку оборотистой Светой.

***

План пришлось менять. С графиком он, конечно, прокололся, но это было полбеды. Плохо было то, что Ольга в ночь вообще не работала, а пытаться проникнуть в кабинет главврача днём не могло быть и речи. Приходилось думать.

– Ну, чаво расселси-то?! – вывел Гену из задумчивости по-старчески надтреснутый голос вахтёрши Анны Григорьевны. – Жопу отморозишь, чаво будешь делать? Тоже мне, врач, твою медь! Чай не май месяц.

“На ловца и зверь бежит” – подумал Гена, а вслух сказал:

– Доброе утро, Анна Григорьевна. А вы со смены?

– А то ж откуда? Знамо дело со смены. А ты чаво такой задумшевый? Ай, со Светкой не срослося? – Анна Григорьевна встала напротив парня и деловито подбоченилась.

Гена покраснел от смущения.

– Срослося, баба Аня, срослося.

– Так чё грустный такой?

– Не грустный, а задумчивый.

– Ишь ты! Задумчивый он. Это о чём же ты так думаешь, ажно дым из ушей валит?

– Да, по учёбе.

– Всё учишься, значит?

– Ага.

– В твоём возрасте уже давно пора всё уметь, а ты учишься до сих пор, – подколола студента баба Аня. Тот не знал, что ответить и просто промолчал. – Ну ка давай колись. Я ж вижу, что не в учёбе дело. Да не боись. Я всё знаю. Ко мне всякий за советом идёт.

Гена не стал особо отнекиваться, тем более что санитарка-вахтёрша никак не могла отрицательно повлиять ни на его практику здесь, ни на учёбу в институте. Он рассказал ей и про умерших пациентов, и про свои измышления на счёт причины их смерти, и про памятную ночь в морге. На сердце отлегло, когда Гена поделился наболевшим, пусть даже и с необразованной санитаркой.

– Да уж, пути Господни неисповедимы, – заключила баба Аня, выслушав рассказ студента. – Всё возвращается на круги своя!

– Это вы о чём? – не понял Гена.

– Да всё о том же, – неопределённо ответила баба Аня. – Я ведь здесь сорок лет назад тоже главврачом работала. Ты знал?

– Как так? – удивился Гена. – А теперь что? Почему так получилось?

– Потому, почему и тебе теперешний главврач запретил в это дело нос совать. – Баба Аня строго взглянула на парня. От простонародного говора не осталось и следа. – Я вот не послушала такого же совета в своё время, меня по служебной лестнице-то и спустили кубарем. А я ведь такое видела, чего тогдашняя советская власть на дух не переносила. Я потом в монастырь ушла, а уж когда вернулась, меня тут все забыть успели. Устроилась вот, вахтёршей.

– Так значит, вы встречали то же самое, что и я? – изумился Гена.

– Нет, не то же самое. Мертвяков ходячих я не видела, – поправила его баба Аня. – Другое видела. Ну, да земля наша на всякое богата. Так ты чаво обо всём энтом думаешь? – Вахтёрша снова перешла на простонародную речь.

– О мертвецах? – уточнил Гена.

– О болезни, дурень!

– Пока отчёт о вскрытии не увижу, чего я об этом думать могу? Так, догадки одни. – Гена развёл руками.

– Энто, бишь, тебе к главному надоть.

– Сам знаю. Так кто ж меня туда пустит? А сам он не даст.

– Знамо, не даст. И нече тебе туды соваться.

– Я, в общем-то, уже сунулся. Меня мертвец, которого я день назад реанимировал, чуть самого в реанимацию не отправил. Голова до сих пор болит.