Канзан потирает глаза и вздыхает. В его памяти вчерашний день обрастает новыми деталями, которые делают его еще более мерзким и неприятным. Он бросает взгляд на сверток с монетами. Монеты за вчерашнюю работу. Сверток, конечно, грязный, и от него разит рыбой. Запах вроде едва уловимый, но воспоминания, кажется, кратно усиливают его. Канзан разглядывает монеты. Они тоже потертые, в царапинах. Он смотрит на них, не испытывая совершенно никакого удовлетворения. После увиденного монеты не кажутся ценными. Чувство такое, будто он держит грязь. Вокруг грязь, он лежит в грязи, в руках грязь. В голову закрадывается странное чувство, что, возможно, не стоило никуда ходить.

Его дом – приземистая деревянная халупа из четырех комнат, что не так плохо по местным меркам. Впрочем, дом кажется вымершим. Канзан тут только спит. Он не привык копаться в себе, но находиться дома будто неприятно. Отец давно помер. Два брата захаживают очень и очень редко. А мать… Что про нее скажешь.

В доме никого нет. Канзан выходит на улицу, жмурится от яркого солнца. Из-за него Зеленые кварталы кажутся еще более пыльными и грязными. Мама сидит на крыльце в тени навеса на эффектном деревянном сиденье, на котором можно вытянуть ноги и разлечься. Братья когда-то смастерили для нее.

Ора не старая, но время и тяжелая жизнь оставили на ней свой след. Тело кажется иссохшим, а лицо изможденным. Среди каштановых волос виднеются проседи, но в чертах лица все еще проглядывается некогда красивая женщина. Она закутана в цветастые одеяния, из-под которых видно только руку, свисающую почти до пола. Рядом стоит кувшин. Тонкие губы Оры сжимают дымящийся сверток. Курительная трава. Мерзкая дрянь, которая, впрочем, неплохо выжигает дурные мысли из головы. Ора замечает Канзана. Неспешно, будто даже лениво поворачивает голову. Взгляд матери холодный и спокойный. Она будто смотрит на незнакомца.

– Засиделся ты сегодня…

– Устал. Вчера ходил работать в порт вместе с Лараком. Весь день там проторчал.

– Ларак – хороший мальчик.

– Ага. Вроде того.

Канзан подходит к матери. Она почти не шевелится, выдыхает облако бледного гадкого дыма через ноздри. Кончик свертка тлеет. Ора, почему-то в мыслях Канзан привык называть ее по имени, внушает Канзану какой-то страх, который он не может объяснить рационально. Будто находиться с ней физически неприятно. Канзан опускается на одно колено и вкладывает в ее ладонь монетки. Она смотрит на них с совершенно непроницаемым лицом. Никакой радости или удивления.

– Поешь что-нибудь, – Канзан целует ее в лоб.

Губы Оры кривит усмешка. Ее насмешливый взгляд заставляет вздрогнуть. Это не первый раз, и Канзан все еще не понимает, почему его мать внушает какое-то чувство опасности. И не только в него.

Грохот. Распахивается калитка. В дом вваливается двое ляока, рослые и крепкие. Один тащит другого, закинув его руку себе на плечо – Канзан знает обоих. Здоровенный, с негустой бороденкой и лысым черепом, – Хакар, а тащит он Назана, одного из братьев Канзана. Назан держится за бок. Его шея кажется каучуковой: дергается туда-сюда, будто там не осталось позвоночника. Канзан смотрит на Ору. Она бросает небрежный взгляд на пришельцев. Из ноздрей вырывается полупрозрачное облако дыма. А через мгновение она вновь обращает свой взор на небо, будто ничего интересного тут и не происходит.

– Кан, ты чего как истукан стоишь? Помоги мне, чтоб тебя! – рычит Хакар.

Канзан чертыхается, бросается к ним. Он подхватывает брата, закидывает на плечо вторую руку. Ладонь Назана оказывается в крови, как и его одежда. Назан поворачивает голову, глядя в сторону Канзана. Он ухмыляется, как полный кретин, а его лоб блестит от пота. Кажется, будто глаз брата плавает в белке, словно он из последних сил удерживает себя в сознании.