И чем больше наблюдал воин за играми удивительного ребенка, тем чаще приходило ему в голову, что время братской любви и мира может скоро настать на земле. Он был далек от мысли, что заветы братской любви уже принесены на землю, но даже мысль о возможности такого печального, с его точки зрения, времени приводила его в уныние и возбуждала негодование.

Однажды, когда мальчик, по обыкновению, играл на поле, покрытом лилиями, вдруг налетела страшная туча и разразился сильнейший ливень. Когда мальчик увидел, как крупные дождевые капли били и мяли прелестные цветы, он на минуту задумался, как помочь своим любимицам, а потом стал подбегать к самым высоким стеблям, на которых было больше цветов, и наклонял их до земли так, что дождевые капли, ударяясь о нижнюю часть чашечки цветка, не могли вредить им. Мальчик спешил от одного цветка к другому и скоро все стебли, как скошенная трава, лежали один возле другого, покорно подчиняясь воле ребенка.

Римский воин с усмешкой следил за мальчиком.

«Боюсь, что лилии не слишком будут благодарны этому наивному мальчику, – подумал он. – Он, очевидно, не знает, что растения с такими крепкими стеблями, как лилии, нельзя перегибать. Они все, конечно, теперь сломаны на перегибах».

Однако как только дождь утих и солнце снова выглянуло из-за туч, мальчик побежал к лилиям и стал их выпрямлять. И к неописуемому удивлению воина, он увидел, как ребенок без малейшего усилия и труда стал поднимать стебель за стеблем, и оказалось, что ни один из них не только не был сломан, но даже хотя бы слегка поврежден. Так переходил мальчик от цветка к цветку. И вскоре все поле по-прежнему сверкало ослепительно-прекрасными нарядными белыми цветами.

Когда воин увидел то, что происходило перед его глазами, душой его овладел сильный гнев.

«Что это за ребенок, – с озлоблением думал римлянин. – Как могло прийти ему в голову спасать никому не нужные цветы? Какой из него может выйти воин, если в нем сейчас такая сильная жалость, что он не может видеть даже гибель цветка? Что же с ним будет на войне? Что он будет делать, если ему велят поджечь дом, в котором скрылись женщины и дети, или потопить корабль, вышедший в море с отрядом воинов?»

Снова пришло ему на память древнее пророчество иудейского мудреца о царстве мира и любви на земле, и у воина явилась мысль, что, действительно, это время может скоро наступить, раз могло появиться на свете такое удивительное дитя, с такой нежной и чувствительной душой. Может быть, уже настает это время и навсегда умолкнут звуки орудий, никогда больше не будет доблестных кровопролитных войн. Люди будут такими, как этот ребенок; они будут опасаться повредить один другому; будут помогать друг другу и даже более того – не только человек человеку, но будут оказывать помощь даже животным и растениям, как этот мальчик заботится о пчелах и лилиях. Не будет больше славных подвигов на земле, не будет великих побед и победителей-героев. Храброму воину негде будет показать свою доблесть, применить свою силу, упиться кровавым опасным боем.

Эти мысли были так тягостны для римского воина, который только и мечтал о войне и геройских подвигах, что бессильный гнев против кроткого ребенка поднимался в нем и душил его. Когда мальчик пробегал мимо него, он даже пригрозил ему вслед своим острым копьем.

Через несколько дней, придя на луг, мальчик еще более удивил воина.

Был необычайно жаркий день, и солнечные лучи так раскалили шлем и латы воина, что ему казалось, будто на нем были доспехи из пламени. Проходящим мимо думалось, что воин должен невыносимо страдать от такого палящего зноя. Глаза его налились кровью и готовы были выскочить из орбит, губы пересохли; но воин был закален в знойных африканских пустынях и, после их палящего жара, этот день не казался ему невыносимо знойным, и ему и в голову не пришла мысль отойти со своего поста, хотя бы на несколько шагов в сторону, чтобы укрыться в тени. Наоборот, ему было приятно сознавать, что прохожие удивляются его выносливости, видят его доблесть.