Богатыри пустили коней на выпас, сняли доспехи и прилегли головами на седла.

Кот утром вернулся с тоскою в глазах и нелепым приказом – вырвать дуб с корнем и забросить далеко в море на волю волн. Что его подвигнуло на сей приговор, осталось неведомым богатырям. Но не ослушались – облапили мощный ствол с трех сторон, напряглись и вырвали дерево из земли вместе с корнями. Потом отнесли к морю и забросили далеко-далеко – аж до самого горизонта. В земле под его корнями обнаружилась цепь золотая о тридцати двух звеньях, толщиною в кулак – ну, баснословной цены и красы неписанной.

– Эту куда?

– Сейчас, сейчас…, – суетился у самобранки Ученый Кот.

Своим хотением и ее подмогой сварганил большущего (в два конских роста) белого верблюда. Меж его горбов и повелел намотать цепь. Сам поверху уселся и дал команду:

– По коням! Нас Киев ждет!

Порушив дуб, богатыри остались возбуждены – глаза блестели, на ликах суровость, губы замочками, надутые. Словно что-то несут и боятся расплескать по дороге. Оседлали коней и пустились вслед за воеводой хвостатым. Ехали и молчали – даже Попович, который всегда заразительно хохотал, когда был весел или пьян, когда солнце светило и дождя не лило…

Молчат тартыги, чем же путь сократить? – думает Ученый Кот, и решил пока на музыку положить стих свой, надысь сотворенный. Сочинил мелодию и не просто мурлыкал себе под нос, а пел с упоением и во весь голос. Богатыри ж перебрасывались хмурыми взглядами, не вникая в суть – вот разбазлался, черт хвостатый!

Солнце, обойдя полукружьем землю, легло краешком на горизонт.

– Сейчас станем на ночлег, закажем вина, и будем пировать, – заявил воевода.

Но опять не услышал «Уррра-а!». Богатыри даже не улыбнулись, и на привале больше налегали на трапезу, усов с бородами не макнув в заморское пойло. А Кот, никогда прежде непимший, на радостях перебрал – затеял пляску подле костра, бубенцами над головой потрясая. Потом пытался обучить сумрачных воев игре в кости. Потом….

Спать совершенно не хотелось – потянуло его и на песни.

Рубиново светились угли костра, ночной ветерок снисходительно трепал дым.

Песнь о дубе у лукоморья, о сказочной стороне, где Русью пахнет, где леший бродит, русалка на ветвях томно сидит… ночной порой в степи бескрайней показалась Коту особенно значимой, полной таинственных полунамеков, животрепещущей интриги и до предела романтичной. Он шибко расчувствовался.

– А можно то же, но веселей! – неожиданно громко сказал Алексей.

– Как? – автор и исполнитель с сожалением отник от душещипательного настроя.

Для начала Попович попросил медовухи – осушил ендову; угостил побратимов. Утробно рыгнув, потребовал гусли. Тронул струны и затянул тенорком:

Лукоморья больше нет,

От дубов простыл и след…

Спев куплет, Алеша оглянулся на бородатых – те грянули дружным басом:

Ты уймись, уймись, тоска,

У меня в груди…

Алешенька крякнул от удовольствия и вновь прошелся по струнам.

Здесь и вправду ходит кот,

Как направо, так поёт,

Как налево, так загнёт анекдот…

– Хватит! – Ученый Кот подскочил со своего места. – Заткнитесь все!

Потом заходил вокруг костра, покачиваясь от выпитого вина:

– Я ни черта не понимаю! Так испохабить мое творение! Как вы посмели! Ироды!

Богатыри умолкли, пожимая плечами, не зная, что возразить – весело просто и все.

Коту захотелось рыкнуть на них воеводою, чтоб убоялись и затряслись, но из горла вырвалось только:

– Мур-р-р!

Не очень-то грозно. Он в отчаянии кинулся прочь. Вот оно – горе-то от ума.

Короче, случилась беда:

– сошел по пьяне Кот Ученый с ума и стал просто котом, до полевок охочим;

– верблюд-подлюга (а как еще скажешь?) самобранку сжевал и с цепью убег;