Между тем, плот плыл по течению – все, кроме двух мужиков на рулях, сидели у огня в закопченной глиняной чаше и внимали хозяину, подводившему итоги вояжа.

– Мой плот – остров чистоты в море грязи, око разума в буре безумия, – Черный Хвост говорил серьезно, совсем не подозревая о мелодраматическом звучании своего заявления….

Силился и никак не мог понять, к чему это он. Впечатление – сейчас будет нас подбивать в речные корсары.

Низкий и угрожающий рокот грома прокатился по ночному небу.

Самый старый на плоту заявил:

– Кости пророчили нынче грозу.

– Может, не гром, – возразили ему. – Не сверкало вроде.

В тот же миг молния навернула, очертив берега, и раскатился гром над рекой. Сильный холодный ветер заставил водную гладь вспениться рябью. Воздух отяжелел, набухая дождем. Мир перевернулся с ног на голову в одно мгновение.

Я вдруг заметил, как тяжело опустились плечи хозяина – вид его стал удрученным: он был явно напуган. От каждого звука вздрагивал так, что я бы не удивился, услышав, как его кости в суставах щелкают друг о дружку. При свете молнии увидел, что и глаза моей спасительницы засверкали от ужаса и непролитых слез. От грохота грома женщина закрывала лицо руками.

Новый разрыв снаряда небесного пробил дамбу, и хлынул поток ледяного дождя. Все кинулись прятаться, а я остался у потухшего мангала неходячей рекламой позитивного мышления. Потом обо мне вспомнили и перетащили в палатку.

Гроза порвала ночь.

Утро было низкое и голубое – проколотое высокими соснами на берегу. Воздух чист и так ясен, что казалось возможным разглядеть все пространство до моря, к которому стремилась река. Густые ивы в клочьях тумана чернильными пятнами отражались в воде. Ветер еще дремал после вчерашней грозы.

Нет нужды быть честным с самим собой – дикари панически боятся грома. Усвоим.

Несколько дней прошли безо всяких событий. Тишина ночей нарушалась время от времени лишь порывами ветра в листве, криками ночных птиц, рычанием и воем невидимых в темноте животных. Я тяготился бездельем.

Как-то полуденным зноем большая любопытная ворона заглянула в мою палатку.

– Чего ты хочешь? – спросил, не удивляясь, что не вижу ничего дурацкого в подобной беседе с дикой птицей: ведь в тот мой визит в эти края я понимал их язык.

Птица глядела, почти не моргая.

– Ты хочешь покушать?

Ворона подняла одно крыло и, засунув под него голову, клювом принялась очищать перья, выискивая блох.

– Или ты прилетела болтать?

Гостья переступила с ноги на ногу, тряхнула головой и уставилась на меня одним глазом.

– Тебя Господь прислал?

Ворона сохраняла спокойствие.

– Ты хочешь меня поклевать?

Черные глаза ее блеснули, крепкий оранжевый клюв слегка раскрылся.

– Не боишься – башку сверну?

Ворона подняла хвост и оправилась.

– Это твой ответ Чемберлену?

В палатку вошел мой слуга. Ворона была не так резва, как того требовала обстановка – успела только каркнуть, трепыхнувшись в его руках. Малый взял ее за кончик крыла – бессильно болталась свернутая голова – у него возник на добычу план.

– Ощиплю и в котел.

Судьба.

День был благословенно спокоен, а воздух чист, когда мы ошвартовались. Обитатели города – не все, конечно – высыпали на берег, встречая нас криками:

– Привет! Вернулись! Какая радость! А где остальные?

Народ на плоту просто вопил от восторга. Только хозяин наш в последний час путешествия все мрачнел и мрачнел, а спасительница моя укрылась в палатке.

Потом бум спал – все, кому надо, сошли на берег.

Когда апельсиновая корка осталась от солнца на горизонте, хозяин с фавориткой своей молодой притащили меня на ужин. Нас всего трое на плоту осталось.