червяк лист не ел; пчелы, как пчелы, были. Медосбор таким был, что куда мед девать, не знали; козы, как козы, барашки, как барашки, один курдюк весил столько, сколько сегодня весит весь баран. Ах, какой шашлык получался из барашка, какие чебуреки, – старик закатывал глаза, причмокивая языком. По две пары буйволов у каждого было. Хорошо было.

Слушают Муслядина козские татары, вздыхают:

Прежде лучше было.

Лица у всех становятся сосредоточенными, сейчас они витают в мире своих воспоминаний. Молчат. В темноте то там, то там огонек вспыхивает от затягивающегося дымом курящего. Табачный дым застилает сидящих.

– Воды много было, – замечает кто-то.

– А? – не слышит его Муслядин, поворачивая голову в сторону сказавшего. Тот наклоняется к самому уху старика, говорит громко:

Воды много прежде было. Ты же сам говорил, что дыры в Деликлы-Кая тогда не было…

Да-да, не было, не было, – оживляется Муслядин. – Потом дыра сделалась, когда Кыз-буллаги открылся.

– Говори, говори – просит владелец кофейни, наклоняясь к самому уху старика. – Люди послушать хотят…

Сдвигает Муслядин на затылок тяжелую барашковую шапку, чтобы легче стало шишке, выросшей над правым ухом, как арбуз на баштане. Но в это время сверху, со стороны дороги, проходящей выше по склону над деревней, слышится поскрипывание груженой арбы, доносится голос, погоняющий буйволов. Громкий такой голос. Муслядин замирает, прислушивается, старается определить, кому тот голос принадлежит?.. Его поторапливают:

– Ну?

И хотя рассказ о трех святых и их дарах все деревенские слышали не раз, но так хочется послушать о чем-то чудесном, необычном, чтобы мысль от забот трудового дня оторвалась и улетела куда-нибудь подальше. Обстановка для этого самая подходящая. Тишина, слабый ветерок несет прохладу с горы, приятно ласкающую прожаренную летним солнцем кожу, на черном покрове неба бесчисленные звезды зажигаются.

Муслядин умеет рассказывать, так у него хорошо и складно все выходит, слово со словом, как добрые нити в веревочку свиваются. Чуть дребезжащий старческий голос до души каждого легко доходит.

Не торопясь, с остановками, покуривая из длинной черешневой трубки, говорит Муслядин о том, что слышал когда-то от отца и деда. Кажется, что сам табачный дым помогает старику рисовать картины прошлого, в затейливые завитки собираясь. Становятся видными три серые скалы Эльтигена. Кажется, что исчезла широкая сквозная щель в средней скале, что живут в ней по-прежнему три сказочных духа. Каждый дух свою песню выводит, высоту звука, а, кажется, что Деликлы-Кая сама шумит, неся людям то, что важно в их жизни. Если гулкий звук гора издает – жди дождя, если стонет – бури. Предупреждают духи людей, потому что, как и в давние времена, любят они свою деревню. В прошлом прислушивались люди к голосу духов, чтили своих покровителей. Было хорошо.

Прежде все хорошо было, и духи добрые, и люди – добрые. От добрых дел, от любви между людьми и духами росло блаженство духа, передавалось оно сердцу человека. Мягче сердца становились, добрее становились люди.

Рассказчик остановился на минуту, выбивая пепел из трубки, затем продолжал:

– Когда самому хорошо, хочется, чтобы и другим было хорошо. Всем, всем хорошо. Так душа человека устроена, – старик глубоко вздохнул, – Раньше лучше было, в былое время козские люди не пропускали нищего и странника, чтобы не приютить и не накормить его. А когда уходили вниз, в сады, на работу, оставляли кого-нибудь, чтобы было кому принять прохожего.

Как-то раз ушли все на работу; остались старухи и мальчуганы, – да три девушки, которые спешили шить приданое, чтобы было готово к месяцу свадеб. Было жарко и душно. Девушки, захватив работу, ушли в лес искать прохлады под деревьями, где ветерок гуляет. Притих Эльтиген. Покинули духи свои скалы, где обитали и, превратившись в нищих, подошли к девушкам. Увидели девушки слепого, хромого и горбатого, поклонились им, говаорят: