Все, что когда-либо писалось о Египте, хранил гениальный мозг Шампольона: свидетельства Геродота, Диодора Сицилийского и Страбона; заблуждения Гораполлона, рассматривавшего иероглифы как символическое письмо; смешные ошибки Иоанна Больцани и Пьера Ланглуа (первый «интуитивно» усматривал в иероглифах «символы языческих богов», а последний считал иероглифы прототипами гербов западноевропейского дворянства).

Сам Шампольон прошел через ряд ошибок и неправильных предположений, но фанатическое упорство не позволяло ему пасть духом от неудач. Как назло, преградами на пути к победе вставали не только лингвистические трудности, оказавшиеся непреодолимыми для его предшественников, но и бурные политические события в Европе.

Едва избегнувший солдатчины (благодаря отчаянным усилиям старшего брата, который с трудом добился того, чтобы юного гения не поставили под ружье во славу «императора Бонапарта»), во время знаменитых «ста дней» Шампольон оказался тем не менее среди приверженцев Наполеона. Возможно, Наполеон в ту пору показался ему меньшим злом в сравнении с угрозой иностранной интервенции. Как бы там ни было, Шампольон, известный ранее своими антимонархическими настроениями, взялся редактировать в Гренобле бонапартистскую газету. Как известно, недолгий триумф вернувшего в Париж императора закончился печально: человек, чей военный гений стоил Франции четырех миллионов жизней, сменил островок Эльбу на островок Святой Елены. Судьбы поддержавших Бонапарта людей зачастую были не менее, а то и более трагичны, чем судьба самого Наполеона.

Жан Франсуа Шампольон после вторичной ссылки императора был объявлен изменником, лишен профессуры и отправлен в изгнание в родной Фижак, откуда он вернулся в Гренобль через полтора года. Возвращение его было столь же неудачным, как и возвращение Наполеона: уволенный из университета, практически лишенный средств к существованию, Шампольон был вынужден уехать в Париж, где он вел уже привычное полуголодное существование. В Париже ученый и завершил свой беспримерный труд, заставив заговорить доселе немые египетские папирусы и камни.

Тот день, когда неуязвимый Розеттский камень «дал трещину», позволив Шампольону прочитать имя царя: «Птолемей», был началом победы недолговечного смертного человека над могущественным временем, тысячи лет скрывавшим от людей сокровища египетской цивилизации. Впервые разобрав без помощи греческого текста первые два древнеегипетских слова, Шампольон ворвался в комнату брата, бросил ему исписанные листки, воскликнул: «Я добился своего!» – и потерял сознание.

27 сентября 1822 года Жан Франсуа Шампольон выступил перед членами Французской академии наук с докладом о расшифровке египетских иероглифов.

А в 1828 году он наконец-то ступил на землю Египта и прежде всего отправился на то место, где был найден Розеттский камень, чтобы «поблагодарить египетских жрецов за благодарственную надпись 196 года до н.э.», позволившую пробиться сквозь века голосам давным-давно ушедших в Дуат древних египтян.

В какой бы самой убогой египетской деревушке ни появлялся Шампольон, местные жители сбегались посмотреть на человека, который может заставить заговорить мертвые камни. Слава великого ученого далеко опережала его; и важные беи, и бедные феллахи называли его «мой брат» – обращение, которого вряд ли удостаивался раньше какой-нибудь другой иноверец.

Ученый пробыл в Египте полтора года, копируя и переводя надписи, определяя этапы строительства древних храмов, изучая, сравнивая и делая одно открытие за другим… Но результаты этих трудов опубликовал уже помощник Шампольона, уроженец Пизы Ипполито Розеллини: в 1832 году великий лингвист скончался от паралича сердца.