Зорге не только угрожали пытками, но и пытали. И эти пытки было невозможно выдержать. Я считаю, что после ареста Рамзай раскрылся, признался. Как – дано понять только тому, кто сам испытал подобное. Судить Зорге за это я не могу. И позицию, которую он избрал, избавив себя впоследствии от пыток, называю правильной. Он решился открыто сказать: я – советский разведчик. Поймите, я не противник Японии, я – ее друг. Дружу с японским народом, стараюсь, чтобы у моей страны не было с ним осложнений. Понимаете, как он поставил вопрос: я – друг, а не собиратель шпионских сведений. И тут высказываю вам, повторюсь, лично мою точку зрения. Зорге проявил себя вроде бы и как человек Коминтерна. Он не шпион, а идейный работник. А в СССР связи с Коминтерном старались скрывать. Сталину позиция, занятая Зорге, не понравилась.

– Извините, если вопрос покажется вам несколько обывательским. Не кажется ли вам, что замечательный разведчик всегда был чересчур неравнодушен к прекрасному полу?

– И в свои сто с лишним лет я вам отвечу так: а что в этом плохого?

– Может, вашему начальству не нравилось, что Зорге, женатый на москвичке Екатерине Максимовой, был в Токио совсем не одинок. Ведь тогда разведчикам приказывали блюсти себя строго.

– Что-то я такого не припоминаю. Зорге жил с японкой Исии Ханако, которая разыскала прах. Думаю, собрала горстки земли и пепла на месте захоронения. Впоследствии поставила Зорге памятник. Вот какие японские женщины. Она сохраняла верность любимому до самой своей смерти в 2000 году. Зорге был настоящим мужчиной. По легенде, холостяк. Сидит в Японии годы и годы. Здоровый, нормальный человек. Ясно, что какую-то штучку себе там заводит. Может, были у него, кроме японки, какие-то встречи. Наверное, с германскими дамами, он нам информации об этом не давал. А мы не спрашивали: с кем вы там? Такие вопросы отпадают, они ни к чему.

Добрые и светлые люди перевели с японского специально для книги писателя Валерия Поваляева «Японский лабиринт» кипы материалов о годах, проведенных Зорге в тюрьме. Эти свидетельства использовались в зарубежье во время одной из международных конференций, посвященной разведчику.

Мучительное существование в тюрьме Сугамо, режим в которой считался даже по военным японским меркам жесточайшим. Ежедневные допросы, когда сил не остается ни на что. Почти три года в крошечном каменном мешке. На полу грязная циновка, в углу – параша.

Раньше об этом лишь догадывались, хотя отгадка-то была проста, напрашивалась. Зорге пытали. Выплыли на свет документы о допросах с пристрастием. Ногти изранены: под них медленно засовывали острые длинные иглы. Запястья изуродованы бамбуковыми тисками, которые изуверы сжимали и сжимали. Лишь однажды Зорге изменил себе: попросил оставить в покое хотя бы его руки. Изуверы еще туже сжали их тисками. То была последняя просьба Зорге. Он лишь изводил тюремщиков молчаливым презрением.

Но годы тюрьмы истощали. И даже прирученный Зорге крысенок исчез из камеры. Иногда вместо крысенка упоминается лягушонок, якобы занесенный в тюрьму порывом обрушившегося на Токио урагана. Однако и крысенок-лягушонок сбежал, оставив заключенного один на один со следователем, методично, месяцами выдавливающим из Рихарда нужную информацию.

Следствие по делу группы Зорге продолжалось два года. В камере появился низенький столик. Зорге разрешили вести записи. Относительно недавно японцы раскрыли их содержание.

О мужестве Зорге, о его вере в Советский Союз можно судить по признанию, сделанному на допросе 24 марта 1942 года: «Я категорически отбрасываю мысль, что СССР в результате войны с Германией потерпит поражение или будет сокрушен. Если вообразить самое тяжелое для СССР, то оно, я полагаю, заключалось бы в потере Москвы и Ленинграда и отходе в результате этого в бассейн Волги. Но даже и в этом случае Германия не сможет захватить Кавказ… СССР сохранит огромную силу сопротивления. Вот почему я уверен, что бессмысленно предполагать, будто Советское государство сможет оказаться разгромленным».