* * *

Свет в окошке Станислав увидел, когда солнце опускало занавес. Дождь к этому времени кончился. Макинтош промок. Рюкзак протек. Хорошо еще по старой привычке каталоги в полиэтиленовые мешки уложил. Но продукты явно подпортились.

Отыскать дом Марьи Петровны в маленьком заброшенном селении оказалось делом нехитрым. Из трех домов, стоящих возле берега, два почти развалились и только в одном, вросшем в землю по самую крышу, теплился свет. Видимо, там и проживала Марья Петровна.

К концу своего путешествия юноша имел довольно жалкий вид. Вымотанный раскисшей дорогой, промокший, голодный с единственной мыслью в голове найти сухой теплый угол и завалиться спать. Влекомый главным образом только этим желанием, он решительно постучал в окно.

– Верка, опять ты? – раздался из глубины дома женский голос, – Чего надо?

– Извините, не могли бы вы выйти на одну минуту?

– Кто это?

– Я Стопкин, из областного музея. Искусствовед, – соврал Станислав, но что не скажешь ради желания втереться в доверие и проникнуть в теплый дом, – Мне нужно видеть Марью Петровну.

– Кто, кто? – окно распахнулось, и Стас узрел крупное, как ему показалось, моложавое лицо женщины с правильными чертами, обрамленное черными пышными волосами, затронутыми легкой проседью.

– Стопкин, искусствовед. Вы Марья Петровна?

– Я. А что нужно?

– Извините, я очень устал. Я пришел к вам. Пешком. На машине не проехать. Я безусловно побеспокоил бы вас раньше, но, извините, заблудился. Не туда свернул. По дороге был дождь. Я промок. Мне надо поговорить с вами. Теперь уже ночь и… я не знаю, где здесь можно остановиться… Не могли бы вы позволить мне переночевать?

– Нет. Как пришел, так и ступай, – строго сказала хозяйка, – Путь известен.

– Извините, я очень устал и… боюсь, в темноте снова собьюсь с дороги, сверну опять не туда. Может быть, вы скажете, у кого можно переночевать. Я весь промок… Я хлеба принес. Десять буханок. Я могу заплатить. Пожалуйста. Я меня есть деньги.

Несчастный вид утомленного путника растрогал строгое сердце хозяйки и она сжалилась, хотя гость сразу ей не очень понравился.

– Ладно. Входи, – сказала она и захлопнула окно.

Из сумрака сеней Стас шагнул внутрь дома и оказался весь как есть перед лицом Марьи Петровны.

– Ну, садись, Стопкин, – сощурила глаз знахарка, внимательно разглядывая гостя, – Надеюсь, топора за пазухой у тебя нет.

– Помилуйте, какой топор? Я еле жив.

– Звать тебя как?

– Стасом. Станиславом Ефимовичем.

– Ужинать будешь, Станислав Ефимович?

– С радостью.

– Садись, откушай, чем Бог послал, – пригласила хозяйка, накладывая в тарелку горячей пшенной каши, – Еда простая. Готовим, как можем. Не обессудь.

– Я вам хлеба принес. Десять буханок, – повторил Стас, сбрасывая на скамейку мокрый рюкзак, – Правда, он неверно подмок, – извиняющимся тоном произнес он, расстегивая ремни и выкладывая на стол буханки, – Был дождь.

– За хлеб спасибо. Только денег у меня нет.

– И не надо. Это подарок, – услужливо предложил гость.

– Подарков не надо. Подарки нынче дорого стоят. Мы люди бедные. За ночлег возьму, – твердо ответила хозяйка, принимая продукты, – Спать здесь будешь, на кухне. Возле печи. На лавке постелю. Не жестковато будет? Других мест нет.

– Устроюсь по-царски. Я человек привычный.

– Ешь, человек привычный, пока свечка горит. Другой на сегодня не будет. Догорит скоро, – распорядилась знахарка, выставляя еду на стол, – Хлеб сам режь.

– Электричество экономите? – показал пальцем Стас на черную от копоти лампочку, свисающую с потолка.

– Да. Экономим. Лет десять, – пояснила Марья Петровна.

– За свет не платили?