Просто одна форма отношений начала плавно и незаметно перетекать в другую. Светловолосая красотка продолжала трепать и стискивать себя не помнящего, но движения приобрели несколько иной настрой, он даже не смог уловить границу перехода. Девушка вдруг стала плотнее прижиматься телом, дышать не отрывисто, а размеренно и глубоко, пальцы ее в его волосах раскрылись и перестали дергать и рвать, а просто сжимались и разжимались и бедра вдруг начали еле заметно двигаться взад и вперед. Блондинка, в этот момент находившаяся сверху, перестала терзать его, мечтательно запрокинула очаровательную головку вверх, полуоткрыла ротик, подвигала резко и отрывисто попкой, прижалась посильнее низом живота, издала еле слышный «ах», с длинным выдохом, поднесла мизинец с длинным ногтем к глазу и, водя им, вокруг сказала, опять нежным, низким, страстным и протяжным голосом:

– Ну как, мой пупсик, освежилась твоя память?

– Да, понемногу начинает возвращаться, я кое-что уже припоминаю. – не стал отрицать вестник, хотя, честно говоря, ну ни хрена не помнил.

Острый ноготь впился в кожу рядом с глазом.

– Ах, какая жалость, что только кое-что и понемногу, а нельзя ль слегка убыстрить? А то ведь будешь на весь мир теперь смотреть одним лишь глазом, да и то – зачем тебе всё видеть, если не все помнишь. Ну! Вспоминай быстрей! – последняя фраза была произнесена низким грудным голосом.

– Вспомнил, вспомнил, вспомнил! Нет, ну я очень хорошо всё вспомнил! Все прекрасно вспомнил! – еще бы он, б…ь, не вспомнил! А еще бы ты, мать твою, не вспомнил! Да я сам бы все абсолютно вспомнил, хоть не имею к этому ну совершенно никакого отношенья.

– И, кто я такая, по отношению к тебе, сомнений больше нет?

– Ну, ни малейших, и дураку понятно, что жена. Кто же ещё такое учудит? Только ты, моя родная!

– И, мой, маленький, котик-мау, больше не забудет?

– Ну что ты дорогая, век помнить буду.

– Ну, так обними свою прекрасную коровку дорогую, обними свою любимую Исиду, о, мой возрождающийся Осирис.

(В то давнее время, слово «корова» не было оскорблением для женщины, ибо богини Исида и еще более древняя Хатхор (богиня золотой любви) имели своим символом корову и возглас – ну ты, блин, и та еще корова! – соответствовал – нежная, любимая и дорогая!).

Незлопамятная принцесса приникла к любимому мужу, благо и так лежала на нем, небесной синевы глаза оказались очень близко, но тут же в сознании возникли еще одни – полные густой черноты.

– Что ты сказал, мой лопоухий зайчик? – нежно спросила принцесса, тершаяся носом о нос супруга.

(Сие движение равнозначно нашему поцелую, то есть не нашему, а древнегреческому, ибо именно греки открыли для нас поцелуй, и не просто поцелуй, он существовал и ранее, а именно, поцелуй в губы).

– Молчал как рыба дорогая. – ответил он на всякий случай крепко обнимая жену (да, чёрт с ней!) за плечи и стискивая ей руки.

– Вот, вот, так и делай дальше. – посоветовала суженная, не вполне, правда было ясно к чему относился совет, к фразе о молчании или к объятиям и несмотря на занятые руки слегка впустила супругу в спину ногти. – дорогой, пора заняться нам делами, не все же обниматься, давай-ка наведем порядок мы в хозяйстве.

На звук медной погремушки тут же явились три служанки, две занялись одеванием господ, а третья уборкой причудливо раскиданной кровати.

Супруг, которого не одевали уже давно, да пожалуй, с незапамятных времен счастливого детства, кои напрочь отсутствовали в его памяти, чувствовал себя страшно неудобно, поднимал неуклюже руки и все пытался сам что-нибудь завязать, надеть и накрутить. Принцесса искоса, но очень внимательно следила за его движениями и мысль ущипнуть за бочек, или шлепнуть служанку по попке, у него исчезла почти, что и не возникнув. Одевшись, супруги чинно спустились на первый этаж, нежно держа друг друга за руки. Весь люд, там находившийся тут же уткнулся головами в пол, издав лбами барабанную дробь.