– Ну, друг мой, больше я уворачиваться от тебя не собираюсь.

И запустил его в темноту, едва не брякнувшись на землю.

Тьма вдруг сказала:

– Ну, так я и думала – напился как скотина.

– А в-в-вот и н-нет. – странник помахал, невидимым, даже ему самому, в темноте, пальцем. – Не как скотина, а гораздо х…х…ху-хху-хху… и-ик… же! И вапщще – иди отсюда, кой-что сейчас прилетит сюда обратно. И не факт что не в твое темя, а может и в мое. Выяснять уже потом все будет поздно. Так что – фить! Давай отсюда!

– И как с тобою говорить прикажешь, когда совсем не вяжешь лыка?

– Тьма, мне говорить с тобою не о чем, лучше перестань туда- сюда болтаться. А то меня стошнит то твоих телодвижений.

– Совсем уж спятил, какая я тебе, на хрен, тьма!

– Ну, я же здесь совсем один и чей же это голос может быть, дело ясное что ть… ть… ить… мы… тьмы! Тьфу!

– Я не тьма, а человек, а ты пьяньчуга.

– Вот тут ты ошибаешься! Я вовсе не пьянчуга и я не напился, просто и у меня есть повод для этакого времяпровожденья. И во-о-бщщще такой у нас национальный русски… то есть у роме обычай! У вас, насколько я знаю, тоже!

– Да знаю я твой повод, а так же ведом и обычай.

– Послушай человек, а почему же от тебя я вижу только голос? А ты, вообще, мужчина или эта… как ее… что-то противоположное, во, вспомнил, – - женщина!?

– Вот допился! Женщина я, женщина, что из того?

– Это очень кстати, иди сюда, мне очень женщина нужна, то есть не мне, а моему телу. Мне-то ты на хрен не нужна!

Темнота хмыкнула.

– Очаровательное и весьма изысканное предложенье! В другой бы раз я, может быть, подумала б над этим, но тело, это самое твое, боюсь, сейчас стошнит, а так же и мое стошнит – на это глядя.

– Ну, а тогда, какого дьявола, тебе от меня надо и где, это самое, твое тело? Дай-ка его сюда!

– Я здесь с тобою рядом, но ты глаза залил и ничего не видишь. Но, думаю, в таком плачевном состоянье толку будет мало.

– Ну и чё те надо, если трахаться не хочешь?

– Я трахаться никогда не против, пора уже понять наши египетские обычаи, но я к тебе с порученьем, а ты все об этом, как память оказалась коротка, а все туда же – люблю, люблю, мою царицу, жить без тебя не могу.

Странник, наконец, насторожился, попытался сгрести разбредающиеся мысли в одно место и спросил по возможности безразлично:

– И от кого же среди ночи с порученьем?

– От неё.

Джедсегер и Небсебек резко выбросил руку с раскрытой ладонью в сторону голоса, но там, видимо, ждали такой эскапады, и ладонь схватила ничто. Темнота фыркнула и, сконцентрировавшись в одном месте, придвинулась к страннику и блеснула зубами, оказавшись высокой черной девушкой.

– Не лови, я никуда не убегаю. Узнал меня и вспомнил?

– Такое не забудешь, ты барабанщица. – вестник схватил ее за плечи и притянул поближе, девушка оказалась чуть не на голову выше.

– Фу-у! – брезгливо произнесла она. – Ты мог бы не дышать, я ненавижу пиво.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, негритянка, из под своих свисающих на глаза кудряшек, слегка насмешливо, а странник так даже с нежностью и, нежно проведя ладонью по ее щеке, спросил:

– Так это все на самом деле было?

– Вот это сам решай – было, аль не было.

– Ты что одна спаслась?

– Чего ж одна, ты вон тоже спасся. Но я спаслась по делу, мое спасенье продолженье твоего, а ты-то вот зачем, мне непонятно?

– Мне это тоже непонятно, а так же непонятно – как. По крайней мере, я не собирался.

– Наверно все же да, раз оказался здесь. Но это дело не мое, это дело совести твоей, тебе земная богиня все обьяснила, хочу узнать, что ты намерен делать.

– Совершенно ничего, я там все сделал, то, что было нужно, здесь не осталось ничего, ну, разве вот, только ты, как воспоминанье. Кстати, как зовут тебя?