– Ради бога, простите. Но вы же знаете, что я всегда появляюсь не вовремя и вношу только беспорядок.

– Мы вас ждали, княжна.

Певцова, увидев среди дам Клавдию Степановну, подойдя к ней, поцеловала ее в щеку.

– Здоровы ли вы?

– Да дышу пока без страха задохнуться. Сами-то как, ваше сиятельство?

– Вот видите, прыгаю.

– Ну и прыгайте, потому что молодость – недолгая гостья в женской доле. Хоть и редко к нам наведываетесь, но старуха все одно от людей о вашей жизни все знает.

– Редкую гостью, Клавдия Степановна, ласковей приветят.

– Тоже верно. Но вам всегда рады.

Певцова в малиновом платье с высоким воротником до самого подбородка. На грудь свисает нитка жемчуга. Увидев среди дам Каринскую, княжна помахала ей рукой, хотела подойти к ней, но гимназистки, окружив ее, подняли крик:

– Княжна, прочитайте поэму. Вы обещали.

– Хорошо. Спросим у хозяйки, в какую гостиную мы можем пойти.

– А зачем вам уходить из зала? – спросила Клавдия Степановна. – Мы тоже хотим сию поэму послушать, потому как всяких разговоров о ней наслышаны.

– Право, не знаю.

– Конечно, читайте здесь, ваше сиятельство, – попросила Каринская.

– А что со мной будет, если дамы неправильно поймут смысл прочитанного? Ведь поэма, сказать по правде, уже запрещена для чтения в Омске. Она слишком смелая для тех, кто…

– Ваше сиятельство, прошу вас, читайте. От имени всех прошу, – настаивала Каринская.

– Хорошо!

Певцова села к роялю. Взяла несколько бравурных аккордов, и когда в зале наступила тишина, она, откинув назад голову, начала читать:

В полумраке «карточной» гостиной стояла специфическая тишина, нарушаемая только возгласами игроков и их покашливанием.

За шестью столами шла игра в преферанс по крупным ставкам. За одним столом в компании купцов играл беженец – уфимский архиерей Андрей, в миру князь Ухтомский.

В красном углу комнаты в золоченом окладе большой образ Нерукотворного Спаса, и перед ним шевелились лепестки огоньков в трех лампадах с разноцветными стаканчиками для масла.

Около стола, за которым играл епископ Андрей, стоял изящный круглый столик на изогнутых ножках, а на нем на белоснежной салфетке лежала снятая монахом позолоченная панагия, усыпанная самоцветами.

Игра у епископа Андрея спорилась, и они с партнером были в солидном выигрыше. Как говорится, карта шла легко. Довольный таким обстоятельством, сделав очередной ход, епископ, мурлыча, подпевал мелодии, доносившейся из зала.

Когда музыка смолкла, епископ сделал неверный и просто опрометчивый ход. Увидев на лице партнера удивление и неудовольствие, нахмурившись, огорчился.

Из зала донеслись бравурные аккорды. Прислушавшись к ним, епископ с возмущением произнес:

– Кто это там дозволяет себе такую отсебятину? У Чайковского нет таких аккордов во «Временах года».

Один из партнеров за столом, пожав плечами, виновато высказался:

– Прошу простить, ваше преосвященство, но я лично в музыкальном понятии не больно силен.

Доносившаяся теперь из зала мелодия мешала епископу думать о картах. Он старался припомнить, в какой композиции и у какого композитора могли быть отрывки этой музыки.

Игра в карты продолжалась. Его партнер неожиданно сделал буквально непростительную ошибку, сходив не той картой. Это обстоятельство дало возможность епископу фыркнуть и бросить карты на стол.

– Давайте минутку передохнем, а то все дело прошляпим.

Священник встал из-за стола, подошел к двери в зал, приоткрыв ее, увидел в щель сидевшую за роялем княжну Певцову, читавшую стихи под собственный аккомпанемент. Услышанные слова его заинтересовали, и он приоткрыл дверь пошире.