И в этот же момент услышал голоса.

Дежурящие на башне хирдеры болтали, и говорили они почему-то совсем не о женщинах.

– …зачем они его притащили? – первый голос был тихим, каким-то пришептывающим.

– Он воззвал к Акрату, – второй звучал глухо, будто хозяин его прятался в глубоком колодце.

Сон слетел с Олена, как лист с дерева во время урагана. Говорили о нем!

– Понятно, – пришептывающий хмыкнул. – Но этим ничего не добился. Утром барон выслушает его, прикажет посадить в подземелье, а сам пошлет гонца к Чернокрылым.

– Не понимаю, почему он им помогает?

– Приказ графа. Тот велел вассалам оказывать Чернокрылым помощь и терпеть любые убытки. Обещал возместить.

– Как же, – в глухом голосе прозвучало сомнение, – возместить. Знаем мы этого графа. У него летом травы не допросишься…

Дальше Олен слушать не стал, мысли заметались, как убегающие от кота мыши: барон отдаст его черным? Взывать к Акрату повторно бесполезно – здесь хозяин Заречья в своем праве. Бежать? Но как? Ворота закрыты и охраняются. А если попробовать через стены? Просто прыгать с них станет разве что самоубийца, но если отыскать длинную прочную веревку…

Олен натянул штаны и, стараясь не шуметь, выбрался во двор. Туман загустел, сквозь него с трудом удавалось разглядеть стены. Центральную башню скрыло целиком, даже звезды померкли.

Мгновение Олен постоял, пытаясь справиться со страхом. Смирил дрожь в руках и крадучись двинулся обратно к тому сараю, где спали хирдеры. Проскользнул в дверь и медленно, больше всего на свете боясь разбудить кого-нибудь, зашагал к столу, где вечером видел большую краюху хлеба.

Если удастся сбежать вновь, она будет очень кстати.

Рука уткнулась в твердое и шершавое. Повел вправо-влево, определил, что это стол. Один из хирдеров всхрапнул во сне, Олен замер, вслушиваясь в стук собственного сердца. Дружинник поворочался и затих, а Рендалл нашарил хлеб и спешно заковылял к двери.

У самого выхода ударился коленкой о лежанку и едва не зашипел от боли. Взял топор, выскочил во двор и прижался лбом к холодной и влажной от тумана каменной стенке, чтобы приглушить мучения.

Стражники на башне у ворот продолжали разговаривать, их голоса сдавленно доносились сквозь туман.

Придя в себя, Олен обтер лицо и пошел к конюшне – если и есть шанс отыскать веревку, то только там. Отодвинул широкий засов, проскользнул внутрь, окунувшись в запахи сена и навоза. Пошарил рукой на стенке справа и точно так же, как в родной усадьбе, обнаружил полочку со свечами.

Ударил огнивом о кремень, маленький оранжевый огонечек заплясал, зашипел. Из тьмы выступили стойла, торчащие из них лошадиные морды, сваленные в углу старые седла и пустые мешки из-под овса.

– Слава Селите, – Олен спешно подобрал один из них, сунул внутрь хлеб и топор. Завязал так, чтобы торчала только отполированная прикосновениями ручка, и принялся искать веревку.

Он шарил по углам, заглядывал под мешки и за стоящие у стены тачки. Кони с удивлением наблюдали за странным поведением человека, огарок от свечи мерцал, грозя погаснуть.

Большой веревки Олен не нашел, обнаружил несколько огрызков общей длиной примерно в четыре человеческих роста. Обдирая пальцы и торопясь, связал их, после чего затушил свечу и выбрался из конюшни. Небо на востоке чуть посветлело, а туман стал напоминать топленое молоко, заполнившее чашу замка.

Олен прокрался к ведущей на стену лестнице. Прислушался, пытаясь определить, есть наверху стража или нет. Так ничего и не услышал, и вступил на щербатые каменные ступени. Страх, мучивший в тот момент, когда только готовился к побегу, исчез, он не чувствовал вообще ничего, кроме утреннего холодка.