– Ну что ж, мистер Сьюалл, прошу отметить, что мой вердикт опирается на заключение доктора Пейджа, но существует, как отметила мистрис Баллард, э-э, противоположное мнение.

Генри Сьюалл склоняет голову над протоколом, а я опять поворачиваюсь к выходу. Эфраим уже стоит у дверей и ждет меня, перекинув через руку мой плащ. Судя по его лицу, он торопится.

Я слышу, как судья Норт вызывает Уильяма Пирса.

– Какова ваша жалоба, господин Пирс?

– Я здесь со своей дочерью Салли, ваша честь. Она хочет выдвинуть два обвинения.

Я снова замедляю шаг. Останавливаюсь. Поворачиваюсь.

Эфраим снова ругается, на этот раз вслух.

– Мисс Пирс, каковы ваши обвинения? – спрашивает Норт.

Голос у Салли дрожит, и ей приходится прокашляться, чтобы суметь выговорить то, что она собирается сказать.

– Я выдвигаю обвинение в распутстве, ваша честь.

Теперь Эфраим совсем рядом; он крепко ухватил меня за платье со спины и шепчет мне на ухо: «Не надо».

Нет, нет, пожалуйста, только не это, думаю я.

Я привстаю на цыпочки, чтобы поверх толпы разглядеть Салли. Девушка смотрит в пол, она вся красная от стыда, губы сжаты.

Уильям Пирс стоит возле дочери, приобняв ее, и я вижу, как он пальцами сжимает маленькую мышцу во впадине между ее плечом и шеей.

– Против кого вы выдвигаете эти обвинения?

– Против моей хозяйки, мистрис Ребекки Фостер.

Я уже десять лет даю показания в этом зале в последнюю пятницу каждого месяца. Но еще никогда за все это время не было двух настолько скандальных историй, и уж точно не в один день. Граждане Хэллоуэлла будут обсасывать сегодняшние новости еще много лет.

Уильям Пирс встает перед дочерью.

– Сегодня утром я велел Салли уволиться, ваша честь, потому что мне стало известно, что мистрис Фостер беременна не от своего мужа. Салли слышала вчера, как она сама это признала! Я считаю, что оставаться на службе у Фостеров будет пятном на ее репутации.

– Ах эта волоокая маленькая предательница, – зло шепчу я.

Эфраим держит меня за талию, не давая броситься вперед.

– Ребекки-то здесь нет, и она не может защититься.

– Мы уходим, – говорит Эфраим тоном, не терпящим возражений. – Прямо сейчас.

– Мистер Сьюалл, отметьте в протоколе, что мистрис Ребекку Фостер, жену преподобного Айзека Фостера, официально обвинили в постыдном и безнравственном грехе распутства.

Пока Генри Сьюалл записывает это обвинение, Норт наклоняется, опершись локтями о стол.

– Какое ваше второе обвинение, мисс Пирс?

Она в ужасе, это очень хорошо заметно.

– Убийство.

На этот раз все молчат; слышно, как Салли шаркает ногами по каменным плитам пола, когда отец подталкивает ее ближе к столу.

– Кроме заявления, что она беременна, я также слышала от мистрис Фостер утверждение, что ее муж убил Джошуа Бёрджеса.

Вот теперь все ахают от удивления и начинают перешептываться.

Доктор Пейдж делает шаг назад. Раздраженно смотрит на нее. Я вижу, что он пытается найти способ объяснить такую ошибку в своих выводах.

– Нет! – Я сама удивляюсь звуку собственного голоса. Как и все окружающие – вся таверна затихает и поворачивается ко мне. – Ребекка сказала совсем не это.

– Мистрис Баллард! – рычит Норт. – Я…

– Салли слышала наш разговор потому, что подслушивала за дверью, когда я вчера была в доме пастора. Вы слышите? Я. Там. Была. Ну же, спросите ее.

Никто ничего не спрашивает. И Салли, и ее отец молчат, хотя глаза девушки наполняются слезами испуга. Салли явно не хотела этого делать, но дело сделано. И мне ее не жаль.

Норт подается вперед.

– Мистрис Баллард, я не потерплю подобных выходок у себя в суде.

Я не обращаю на него внимания.

– На самом деле Ребекка сказала, что надеется, что это Айзек его убил. И разве кто-то из вас может ее винить? – Я обвожу взглядом таверну, потом делаю шаг вперед и обращаю гневный взгляд на Норта. – Разве вы можете ее винить?